Мюрид революции

Мамакаев Магомед Амаевич

VII

До аула Хадис-Юрт доносились прерывистые надрывные звуки, они множились и звучали все яснее и громче. Заспанные хадис-юртовцы выбегали из домов. Раздавались растерянные возгласы.

— Слышишь? — спросил сухощавый, невысокого роста крестьянин Ваша у своего соседа.

— Что это?

— Это плачет город над Сунжей.

А город, плакавший во тьме ночи, стонал и стонал: «О-у-у, о-у-у!..»

Над невысоким плоскогорьем, где стояли нефтяные вышки Новых промыслов, занималось зловещее зарево.

— Это пожар.

— А что горит?

Ваша

не ответил. Он и сам не знал. А гудки все ревели, перебивая друг друга. Вдруг чей-то твердый голос произнес во тьме:

— В Суйра-Корте пожар. Нефть горит.

— Кто же ее поджег?

— Известно кто — сами хозяева, — ответил тот же голос. — Вы же слышали, народ поднялся и требует отдать заводы и фабрики рабочим, а землю — крестьянам. Так вот, чтобы нефть не досталась народу, хозяева и подожгли промыслы, — пояснил невидимый во тьме человек.

— Вот подлецы! — вырвалось у Ваши.

Он старался разглядеть лицо своего собеседника, но в колеблющихся бликах далекого зарева мало что можно было рассмотреть. Только и понял, что человек молод и незнаком ему. Ваша опросил, кто он и как оказался здесь ночью. Тот ответил, что идет в Грозный, а имя крестьянин не совсем разобрал. Незнакомец зашагал прочь, и уже откуда-то из темноты до Ваши долетел его голос:

— Беритесь за оружие, друзья!.. Если хотите земли.

Ваша Гойтукаев всю жизнь вместе с такими же бедняками, как он, ковырялся на своем клочке земли, чтобы прокормить свою непомерно большую семью. Тяжелый труд высушил его, так же как и рыжего комолого быка, который тянул все хозяйство Ваши.

Ваша видел, как жестоко разоряли чеченцев царские чиновники, и сохранил в сердце ненависть ко всему, что исходило от русских властей. В озлоблении своем он не различал ни бедных, ни богатых и всех русских называл гяурами. Но вот вдруг он узнал, что какие-то русские люди хотят, чтобы он, бедный чеченец, получил землю. Это было для него таким откровением, что он долго не мог прийти в себя. Даже лежа в постели, он все думал об этой новости.

— Что ты ворочаешься, как на камнях? Почему не спишь? — встревожилась жена.

— Да так, всякая всячина лезет в голову, — ответил Ваша. — Спи, не обращай на меня внимания.

Пуса не опросила у мужа, какие мысли его тревожат. Она понимала, что в такое тревожное и трудное время есть над чем подумать и ее мужу, и вообще каждому честному человеку.

— Ну и дела-а! — произнес вдруг Ваша, словно разговаривая сам с собой.

— О чем это ты? — спросила Пуса. Встав с постели, она взяла иглу и принялась вытаскивать фитиль коптилки.

— Да вот видишь, на промыслах подожгли нефть, чтобы народу не досталась, — ответил Ваша. Он с удивлением поглядывал на жену, которая, похоже, не собиралась больше ложиться.

Пуса принялась расспрашивать его:

— Кто же это сделал?

— Как — кто? Тапа, конечно, — ответил Ваша.

— Так чего же ты удивляешься? Известно, что богатые — люди жадные: чем больше имеют, тем больше хотят получить.

— Очень даже удивляюсь, — сказал Ваша, приподняв седую голову с жесткой подушки, набитой свалявшейся шерстью. — Они ведь называют себя мусульманами, аллаху молятся, да еще уразу, наверно, держат.

А вот русские рабочие хотя и не нашей веры, но совсем не такие. Слыхала? Говорят, что они бунтуют, чтобы нам, крестьянам, земля досталась.

— Везде есть хорошие и плохие люди, — сказала Пуса, снова укладываясь в постель. — Только кто же это тебе сказал?

— Так, прохожий один… Асланбек, что ли, какой-то.

Засыпая, Ваша упорно думал, что завтра он, пожалуй, посоветовавшись с женой, продаст комолого своего быка, купит винтовку и пойдет помогать рабочим, которые борются за землю для него и для всех бедных крестьян. Ведь если будет побольше земли, то на корову-то он сумеет заработать, решил он.

Но Ваша не успел выполнить свою заветную мечту — купить пятизарядную винтовку. С рассветом аул был разбужен орудийными выстрелами. Полк белых казаков наступал на чеченский аул. И Ваша ушел в бой с кремневым ружьем, которое досталось ему от покойного деда.

Орудия били весь день. К вечеру на окраине завязался рукопашный бой. Огнем были охвачены многие дома, и в багровых отсветах пламени метались какие-то тени. Предсмертные стоны людей тонули в истошном реве быков, надсадном мычании телят, громком плаче детей, которых матеря не успели унести из захваченного врагами аула…

Всю ночь полыхал огонь. А наутро только бледный дым пожарищ, еще курившихся там и сям, да вой обезумевших собак напоминали, что здесь был большой аул и жили люди.

А кремневое ружье? Нет, его не нашли на развалинах. Сжимая его в руке, Ваша вместе с оставшимися в живых ушел в горы.

VIII

Грозный встретил Асланбека Шерипова, как нелюбимого пасынка. Ползли слухи, что чеченцы из окрестных аулов собираются напасть на город и разорить его. От этих разговоров вокруг чеченских семей, живших в городе, создалась какая-то отчужденность и неприязнь. Обыватели наперебой приписывали им самые злобные намерения или даже дела, и каждый уверял, что рассказанное им — это истинная правда. Богачей вроде Билтоевых слухи эти как-то обходили, но таким, как Шериповы, приходилось трудно. В них и летели обвинения, именно их называли вдохновителями беспорядков в стране.

Дом на Московской улице, где жили Шериповы, выглядел вымершим. Неприбранные столы, беспорядочно расставленные стулья, на кроватях сваленные в кучу подушки и стеганые одеяла — все говорило об отсутствии женской руки в доме. Оно и в самом деле так было: сейчас здесь жили, и то не часто, одни взрослые мужчины, а дети и женщины уехали в аул. Жила здесь, правда, еще старуха Биза, дальняя родственница Шериповых, которая очень редко заглядывала в комнаты.

Всегда хмурая и малоразговорчивая, Биза избегала общения с людьми. В круг обязанностей старухи входили пять молитв, открывание дверей, встреча редких посетителей дома да приготовление самой простой еды. Личная жизнь Бизы сложилась неудачно, даже трагически. Она рано овдовела, потеряв мужа, который был убит из кровной мести. Оставшись с единственным сыном, несчастная женщина усердно занялась его воспитанием. Но, едва достигнув совершеннолетия, умер и сын. Теперь она была уже старая и больная, и ее ничего не интересовало.