Мюрид революции
Шрифт:
— Понимаете, — взволнованно говорил он, — собрав в тюрьму такое огромное количество людей, палачи сами подготовили возможность для бегства. В тюрьме вроде этой можно надежно охранять сотню-другую людей, но много сотен — это уже шалишь! Это сила! Особенно если они организованы. Кроме того, здесь есть один заключенный — Лазарев его фамилия, — он берется как-нибудь темной ночью без особого шума вывести заключенных из тюрьмы… А тогда можно, конечно, незаметно рассеяться по кварталам, но вернее всем вместе выйти из города, без шума убирая встречные патрули… А
Нечволод кликнул своего Лазарева, а Конон с невольным сочувствием подумал: «Понятно, приговоренный смерти боится, вот и торопится уйти до казни!»
К ним подошел Лазарев, высокий, худой человек с длинными руками. Он действительно знал тюремный распорядок идеально, и план был продуман у него до мелочей.
Лозанов силился вспомнить, где довелось ему видеть этого Лазарева, да так и не вспомнил: слишком много людей прошло за жизнь перед глазами старого рабочего.
План общего побега был уже широко известен и горячо поддерживался всеми заключенными. Как видно, оставалось выждать ночку потемнее и действовать.
Нину Лозанову взяли наследующий день после отца на том месте, где она должна била иногда встречаться с ним. Допрашивавший ее Касьянов настойчиво требовал, чтобы девушка назвала настоящую свою фамилию. Но у нее были документы на другое имя, и она упорно отрицала какое-либо родство с Лозановым. Несколько раз ее основательно били, однако она стояла на своем. Касьянов уже выбился из сил и злился всерьез:
— Так вы продолжаете утверждать, что сели на эту лавку случайно?
— Разумеется.
— Но почему же все-таи именно на нее, а не на соседнюю?
— Потому что она мне понравилась.
— Чем?
— Тем, что там тень и мало народу шатается.
— Что-то не заметно, Нина, чтобы в вашей прошлой жизни вы избегали людей!
— Я уже неоднократно говорила вам, что я не Нина, а Таня.
— Брось врать, сволочь! — вдруг заорал Касьянов.
Но девушка не дрогнула, только пожала плечами:
— Но что же делать, если я действительно Таня?
— А почему же в грозненской женской гимназии вас называли Ниной?
— Я уже сказала вам, что училась в гимназии не в Грозном, а в Саратове. Только не кончила ее…
— Хорошо же, — зловеще улыбаясь, произнес Касьянов.
Он встал, подошел к двери и отворил ее.
— Войдите, мадмуазель, — сказал он в соседнюю комнату.
Вошла Хава. Она была бледна, но держалась спокойно. Трудно даже представить себе, что должна была сейчас переживать эта веселая, избалованная жизнью девушка. Офицер усадил ее на стул и сам сел напротив.
— Вам знакома эта женщина? — спросил он, указывая на Лозанову.
Хава минуту всматривалась в измученное, с синяком под глазом лицо Нины и сказала:
— Нет.
— Вы уверены? — забеспокоился Касьянов.
— Уверена.
— Но вы ведь знали Нину Лозанову?
— Да, я училась с ней в гимназии до пятого класса.
— И это не она?
— Даже не похожа, —
Касьянов нервно прошелся по комнате. Потом вызвал конвоира и приказал увести заключенную в камеру. Когда они остались одни, он снова сел за стол и уставился на Хаву.
— Вы мне сказали правду, мадмуазель Билтоева?
— Конечно, — ответила девушка и ужасно испугалась, что покраснеет. Но она лишь еще больше побледнела.
— Странно! — произнес Касьянов неопределенным голосом.
— Я могу уйти? — холодно спросила Хава и встала.
— Нет, задержитесь, пожалуйста, еще немного. — Контрразведчик вдруг опять расплылся в улыбке. Теперь он был полон доброжелательности. — Еще несколько вопросов, если разрешите?
— Пожалуйста. — Она устало опустилась на стул.
Касьянов помолчал немного, как бы ощущая неловкость своего будущего вопроса, потом доверительно, по-отечески заглянул ей в лицо и спросил:
— Милая Хава… извините, что называю вас так… У вас ведь, кажется, был жених?
— Да, — еле вымолвила Хава, заливаясь краской.
— Это некий Асланбек Шерипов?
Девушка молча кивнула головой.
— Вы с ним часто видитесь?
— Он не поддерживает со мной никакой связи. У него другая жизнь.
Касьянов попытался коснуться ее руки, но она быстро отдернула ее.
— А если бы вы написали ему, что хотите видеть его? — Голос собеседника стал совсем воркующим. — Скажем, назначили бы ему свидание?..
— Нет, — резко ответила Хава. — Я ни за что не встречусь с ним!
Касьянов помрачнел.
— Ну что ж, мадмуазель, — сказал он фальшивым голосом, — тогда больше не буду задерживать вас… Передайте мой искренний привет господину Билтоеву.
Хава ушла, и на этот раз настроение у контрразведчика, по-видимому, было испорчено.
В кабинете правителя Алиева происходил неприятный разговор. Генерал Ляхов в присутствии офицера контрразведки Касьянова подводил итоги широкой операции, рассчитанной на полную изоляцию горной Чечни, где крепко держалась Советская власть. Все попытки организовать поимку руководителей чеченской Красной Армии, Шерипова и Гикало, как магнит, притягивающих к себе горскую бедноту, не принесли успеха. Нащупать, пресечь или использовать их связи с грозненским большевистским подпольем тоже пока не удалось.
— Мы упрятали в тюрьму бог знает сколько людей, которые связаны либо могут быть связаны с большевиками, но дальше этого не подвинулись ни на шаг. У нас в руках несколько видных руководителей этой шайки, известных еще охранке, но они, как и нужно было ожидать, молчат, а остальные тоже держатся нагло, и толку от них мало…
— Я уже сказал: вешать и жечь! — выкрикнул Алиев.
— Главных-то мы перевешаем. За этим дело не станет! — Ляхов сидел, развалясь в кресле и даже вроде насмешливо погладывая на правителя. — Но перевешать всех… Мне почему-то казалось, что вы на это не пойдете.