МЖ. Роман-жизнь от первого лица

Колышевский Алексей

Догадывалась ли Лера о тех драматических и необратимых изменениях, которые уже начали действовать, окончательно подтачивая основание нашего брака? Много позже, спустя шесть лет после моего знакомства со Светой, когда я задал ей этот вопрос, Лера сказала, что просто прогоняла от себя мысли об этом. Разумеется, она все понимала, все знала и все чувствовала. Она всегда была очень умной, моя Лера. Умной и милой. И я до сей поры совмещаю в себе любовь к двум моим женщинам, которые из-за этого терпеть друг друга не могут.

Но это в настоящем, а шесть лет назад все это только начиналось. Мы ездили вместе на работу, я продолжал жить за счет взяток, постоянно боялся, что меня разоблачат, и очень много пил. Моими собутыльниками стали многие столичные бизнесмены. Они платили мне за то, что я решал их вопросы, и пили со мной потому, что, как они говорили, более интересного застольного собеседника они еще никогда не встречали. Шла осень 2001 года, до

моего увольнения оставалось несколько недель. Мы со Светой недавно вернулись из Парижа, куда я, вообразив себя Паратовым, возил ее, словно Ларису Огудалову, «на выставку». Никаких выставок, кроме музеев Лувра и Версаля, мы не посещали, но сам Париж, восхитительный и прекрасный, новый для нее и знакомый мне, был для нас одной дивной выставкой «другой жизни». Мы, словно Равик и Жоан, пили кальвадос в «Cafe de Notre Dame», плавали по Сене, ездили на электричке в Версаль и гуляли, гуляли, гуляли. Остановились мы в маленьком отеле под названием «Croix de Malte», что на rue de Malte, примыкающей к boulevard Voltaire. Я показал ей все, что знал сам, мы сливались с толпой этого великого города-космополита, снисходительно принимающего всех и словно бы говорящего: «Ну что ж, посмотрите, мне в общем, все равно. Где еще вы увидите такое великолепие, какое лишь я один могу явить?» Париж, как и любой другой город мира, всегда придерживал что-то новое, никогда не открывался полностью. Он как многослойное тело матери-Земли, постигать его можно всю жизнь и так и не понять. В своей другой, тайной жизни, которая началась у меня после того, как в октябре 2001 года я оказался материально обеспеченным безработным, я избрал Париж местом своего отдыха после завершенного дела. Там, где людям словно бы не было до тебя никакого дела, я всегда был наедине с самим собой, и никто не мешал мне думать и отдыхать, сидя у прудика в саду Тюильри и кидая уткам хлебные шарики.

Вопреки моим опасениям, громкого скандала с «полным разоблачением», как сказал Булгаков, не произошло. Фирма была иностранная, выносить сор из избы было не в ее правилах, и меня лишь спокойно попросили сдать дела в связи с «сокращением штатов». Громом среди ясного неба это для меня не стало, хотя мне и было несколько неприятно и тревожно за собственное будущее. Все звонки от вчерашних, так называемых друзей сразу же прекратились, и я сидел дома. Собачился с Лерой, а когда мне это надоедало, я уходил в гараж и там напивался. Вечером, после работы, Света приезжала ко мне, и я в пьяном бреду рассказывал ей о том, кем я стану «уже очень скоро», о том, что все будет прекрасно, или, привалившись к ней, тихо выл оттого, что с потерей такой замечательной «взяточной должности» перспектива еще одной поездки в Париж была крайне сомнительна. Да и вообще: жизнь без постоянного прихода денег, на которые я подсел, как на иглу, была каким-то страшным сном, непрекращающимся кошмаром. Я вел себя омерзительно: срывал зло на Лере, орал, что все это из-за нее, что она отравляет мою жизнь своим существованием, и нес прочую богомерзкую ахинею.

Среди тех, кто являлся моим денежным донором, был один совершенно особенный человек. Тот самый алкогольный олигарх. Его звали Андреем, он владел, да и сейчас владеет, крупнейшим в России пивным дистрибьюторским бизнесом. Богат он сказочно. Скупает в Москве самые дорогие квартиры, ездит на умопомрачительных автомобилях, постоянно куролесит в лучших московских ресторанах и женат на родной сестре одного очень известного проходимца с тремя гражданствами и таким же количеством миллиардов. При всем при этом Андрей был человеком с большой буквы, и я считал его своим другом. Мы зажигали так, что дым стоял коромыслом. Андрей был большим любителем китайско-японской кухни, поэтому мы обыкновенно начинали или в «Асахи», что на проспекте Мира, или в его любимом «China Garden», в гостинице «Международная». Все эти восточные блюда, щедро орошенные пивом, лишь возбуждали аппетит, и после суши и гребешков мы закатывались в заведение вроде «Эльдорадо» или «Пушкина» и налегали там на рыбу и устрицы, запивая их замечательным «Chablis le Cloix». К сибасу, приготовленному в соляном панцире, неплохо подходила и банальная водка. В конце сомелье «Эльдорадо», неподражаемый Андрей Кевлин, приносил португальский портвейн изрядной выдержки и сигары. Как правило, «Cohiba», не слишком большого размера, к порто они подходили идеально. Коньяк и сигары – это очень жесткое, контрастное сочетание, гораздо лучше завершить ужин дуэтом сигары и портвейна, чья сладковатая мягкость отлично дополняет ароматный дым чистого кубинского табака. После ужина в стиле fine dining мы прогуливались, беседуя о разном, и не чурались прихватить бутылку-другую пива в обыкновенной палатке возле метро «Третьяковская» или «Пушкинская». Если и после этого пьяная душа просила праздника, то ехали пить пиво в «Бочку» или горлопанить под караоке в рядом расположенную «Кафку». Там выкуривали кальян и пили, пили, пили…

Под утро, с опухшими лицами и тяжелой головой,

но с непотушенным в груди костром адского отжига мы вваливались в какой-нибудь ночной клуб, выискивали глазами дилера и, высыпав грамм на стеклянную полку туалетного зеркала, разминали комья белого, как снег, кокаина платиновой кредиткой Андрея. Писать о клубах я не стану. Я не знаток этого явления и посещаю их уже года два как только по вопросам своей основной работы, и происходит это, как правило, совсем не в Москве, хотя публика в подобных местах одинакова. В любом случае лучше, чем это сделал Сергей Минаев в своем романе «flyxless», у меня не получится…

…Андрей позвонил лишь спустя месяц после моего увольнения. К тому моменту я познакомился с такой черной меланхолией, что до сих пор не понимаю, как мой чердак не съехал окончательно. Я как раз вспоминал о том, как прикольно мы куролесили за границей, куда ездили несколько раз по приглашению производителей алюминиевых пивных банок. Страны, как правило, были безвизовым ширпотребом, но это компенсировалось лучшими отелями и исполнением практически всех пожеланий приглашенных. Мы с Андреем представляли собой довольно комичный дуэт: брутальный кобанчег (это я) и щуплый, интеллигентного вида, невысокий чижик, одна только оправа очков которого стоила больше, чем ВВП какой-нибудь Зимбабве. Но нас связывала настоящая мужская дружба двух алкашей-тусовщиков. Куражились мы порой чудовищно и с большим материальным уроном. Однажды, на Кипре, на прокатном «Mercedes», которым управлял в дугу пьяный Андрей, мы въехали прямо в вестибюль своего отеля, разбив стеклянные двери и снеся две мраморные статуи. Мы сделали два круга почета на огромной скорости, под вопли и истерический визг обслуги и персонала, таким же образом выехали обратно и на разбитой машине, без фар, ночью, помчались в бар ближайшего городка, дабы продолжить попойку. Там нас и застал полицейский наряд, имевший явное намерение арестовать нас, сменив золотые браслеты наших часов на казенные стальные. Но Андрей извлек знаменитую кокаинодробительную платиновую VISA с белыми стертыми краями и решил вопрос в два счета и таким образом, что и полицейские, и хозяин отеля лишь мило улыбались и пообещали считать это происшествие съемками какого-нибудь триллера.

Я уже не ждал его звонка, думая, что вся наша дружба зиждилась лишь на интересе к моим полномочиям и выгоде Андрея от этого. Но вышло иначе. Андрей сообщил, что ездил в отпуск вместе с роскошной любовницей, причем в мягком вагоне международного экспресса, так как он не очень-то жаловал самолеты. А времяпрепровождение с бутылкой прекрасного коньяка в одной руке и другой – запущенной в трусики, надетые на женскую плоть 999,9 пробы, сопровождаемое альпийскими видами за окном, нравилось ему куда как больше. Он предложил «попить пивка», я объявил Лере, что буду утром, сказал, что многого жду от этой встречи, и, пообещав сильно не напиваться, радостно убежал из дома, как я думал, лишь для дружеского кутежа, но оказалось, что Лере я соврал один раз вместо двух и встреча эта перевернула всю мою жизнь, сделав ее скрытной во всех смыслах, словно двойное дно в чемодане контрабандиста дорентгеновской эпохи. Выйдя из дома и подставив лицо осеннему ветру, я не знал, что уже никогда не вернусь сюда прежним…

Новая заря

– Уау! Андрюха! Брателло! Как же я рад тебя видеть!!! Ты не представляешь насколько! Прикинь! Как только меня вышибли, ни одна тварь даже не позвонила! То вдруг был всем нужен, а теперь оказался в полном забвении. Вышел, что называется, в тираж. Какой же ты молодец! Не забываешь старых корешей. Душа у тебя нараспашку.

– Да ладно тебе, Маркони. Просто есть скурвившиеся суки, а есть нормальные пацаны, вроде меня. Я такой, какой я есть, только с тобой. Со всеми остальными приходится надевать самые разные маски.

– Гы-гы, со стороны мы, наверное, производим впечатление двух воркующих педиков.

– Га-га, точно. Кто в пассиве, чувак?

– А-га-га!

– Охо-хо-хо!

– Ладно, хорош гоготать. Мы – дружбаны. Это почетное и редкое по нынешнему времени звание. Каждому что-то нужно от ближнего, все вместе только корысти ради, а вот мы просто бухаем и всего делов! Чего сидишь, улыбаешься, как Буратино? Наливай да заказывай!

– По пивку, что ли?

– Ага, давай. Малость пивка для пописать рывка…

Мы сидели, пили. Сперва пиво, затем перешли на горячий сакэ. Говорили и не могли наговориться. Андрей рассказывал о жизни сильных мира сего, кремлевских небожителях, как я их называл, со многими из которых он был лично знаком. О своей очередной мегалюбовнице, королеве вагонного минета, и о новых покупках: квартирах, машинах, часах. Для меня почти все это было, словно вести с колец Сатурна: так же непостижимо и недостижимо.

Когда Андрей сделал паузу, я вдруг поведал ему историю о Вертько и своих молдавских приключениях. Он внимательно слушал, не перебивал. По глазам было видно, что история его захватила, и он лишь цокал языком в самые кульминационные моменты.