Н Пржевальский, Его жизнь и путешествия
Шрифт:
Выведенный из терпения отсутствием проводников, он решил прибегнуть к крутым мерам. Одного из местных монгольских князей разругал и выгнал вон из палатки, после чего получил проводника, оказавшегося, впрочем, совершенным идиотом. Другому объявил, что, если не получит проводника, то поведет в Тибет самого князя. Угроза подействовала, и, получив требуемое, Пржевальский двинулся в Тибет.
Здесь путешественников снова встретили разреженный воздух, резкие перепады температуры, бури - то со снегом и градом, то с тучами песка и пыли, наконец, нападения разбойничьих племен. И снова поразило их невероятное обилие диких животных. "Невдалеке от нашего стойбища паслись
В местностях, удобных для пастбища, например, в долинах рек, количество зверей достигало баснословных размеров. "Табуны куланов отходили немного в сторону и, повернувшись всей кучей, пропускали нас мимо себя, а иногда даже некоторое время следовали за верблюдами. Антилопы, оронго и ады спокойно паслись и резвились по сторонам или перебегали дорогу перед нашими верховыми лошадьми, лежавшие же после покормки дикие яки даже не трудились вставать, если караван проходил мимо них на расстоянии четверти версты. Казалось, мы попали в первобытный рай, где человек и животные еще не знали зла и греха".
Несколько дней двигались в этом раю; наконец проводник объявил, что не знает дороги. По обыкновению были пущены в ход "сильные физические побуждения", но от этого знаний у проводника не прибавилось, и караван должен был двигаться почти наудачу. Между тем наступила зима, ударили морозы, пастбища покрылись снегом; давал себя чувствовать недостаток топлива и корма, к этому присоединилась глазная болезнь - результат ослепительной белизны снега. Верблюды дохли от утомления и бескормицы; каравану грозила опасность остаться без вьючных животных и заблудиться среди снеговых пустынь. Проводник уговаривал вернуться, пророча гибель путешественникам.
Тибетское плоскогорье изрезано хребтами, впервые открытыми и исследованными Пржевальским. Добравшись до одного из таких хребтов, экспедиция попала в почти безвыходное положение. Снег закрыл все тропинки и приметы, по которым мог бы ориентироваться проводник, и последний окончательно сбился с толку. Караван долго колесил по горам, спускаясь в ущелья, поднимаясь на высоты, и наконец уперся в стену.
Убедившись, что из проводника ничего не выжмешь ни угрозами, ни нагайкой, Пржевальский прогнал его и решился искать дорогу разъездами. Счастье снова помогло смельчакам: караван благополучно выбрался из гор, перевалил еще три хребта и вышел в долину реки Мур-Усу.
Невзгоды путешествия порядком утомили всех: "слабосилие, головокружение, одышка, иногда сердцебиение чувствовались почти каждым; многие заболевали простудою и головною болью".
В горах Тан-Ла экспедиция подверглась нападению еграев, разбойничьего племени, занимающегося грабежом караванов. Человек 60-70 конных еграев атаковали путешественников в одном ущелье, но были отбиты и отступили с уроном.
Среди всех этих лишений и опасностей караван неудержимо стремился вперед. Оставалось уже не более 250 верст до Хлассы, когда за перевалом Тан-Ла пришлось остановиться. Тибетское правительство не хотело пускать Пржевальского в Хлассу; местное население было сильно возбуждено против путешественников, около тысячи солдат и милиционеров загораживали им путь. После продолжительных переговоров Пржевальский должен был отступить.
Впрочем, научные результаты путешествия от этого не пострадали. Посещение Хлассы, запретного для европейцев города, придало бы экспедиции больше блеска,
Обратное путешествие было сопряжено с большими затруднениями. И люди, и животные ослабли, запасы продовольствия истощились, а впереди еще предвиделось нападение еграев. Последнего, однако, не случилось.
И здесь, как в монгольских пустынях, мужество путешественников окружило их легендарным ореолом. Рассказывали, что они трехглазые, что ружья их стреляют на целый день езды и прочее.
К концу января 1880 года экспедиция вернулась в Цайдам, частью прежним путем, частью новыми местами.
Между тем в русском посольстве в Пекине стали распространяться тревожные слухи насчет Пржевальского. С тех пор как он выступил в Тибет, следы его потерялись. Известно было, что он прогнал проводника и пустился один в неведомые пустыни. В петербургских газетах писали, что Пржевальский взят в плен китайцами, ограблен, убит... Только в феврале 1880 года пришло известие, что он жив и здоров, а вскоре получено было и его письмо с предположениями о дальнейшем путешествии к истокам Желтой реки.
Из Цайдама экспедиция прошла к Кукунору, отсюда к верховьям Хуанхэ, исследование которых - пополненное в четвертом путешествии - составляет одну из крупных заслуг Пржевальского перед географией. Проведя три месяца в этой области, вернулись к Кукунору, дополнили съемку этого озера и, наконец, решили двинуться домой - через Алашань на Ургу.
"Сегодня распрощались мы с Кукунором, вероятно, уже навсегда... Перед отходом я несколько минут глядел на красивое озеро, стараясь живее запечатлеть в памяти его панораму. Да, наверное, в будущем не один раз вспомню я о счастливых годах своей страннической жизни. Много в ней перенесено было невзгод, но много испытано и наслаждений, много пережито таких минут, которые не забудутся до гроба".
19 октября 1881 года экспедиция прибыла в Ургу.
***
Возвращение Пржевальского в Петербург было триумфальным шествием. Начиная с города Верного, посыпались поздравительные телеграммы, обеды, торжественные встречи: "Чествуют везде так, что я не мог и ожидать".
Всем членам экспедиции были пожалованы награды: Пржевальскому пожизненная пенсия в 600 рублей в дополнение к прежним 600, и орден; остальным - тоже денежные награды и знаки отличия.
Петербургская дума избрала его почетным гражданином и ассигновала 1500 рублей на постановку его портрета в думской зале, но он просил употребить эти деньги с благотворительной целью. Московский университет избрал его почетным доктором, различные русские и иностранные ученые общества - почетным членом.
Визиты, приглашения, обеды надоедали ему донельзя. "Это хуже самого трудного путешествия, - говорил он.
– Обеды и визиты до того меня доняли, что и жизнь становится не мила".
Его заваливали всевозможными просьбами: выхлопотать местечко, пенсию, чин, пособие и прочее.
"Вам, родимый мой, - писала одна из просительниц, - все власти нашего города ныне бьют челом; кум мне сказывал, что вас повесили в думе, что вы в почете в нашем городе, что вам все сделают. Так ради Бога отыщите мою собачку, кличка ее Мурло, маленькая, хорошенькая, с бельмом на глазу; крыс и мышат ловит. И буду я, вдова безутешная, весь длинный век за вас Бога молить. Живу я на Петербургской, Зелениной, No 52 дома, у сторожа гвардейского, что под турку ранен, Архипом прозывается".