«Н» – значит невиновен
Шрифт:
Не исключено, что Ре заметила мое присутствие. На этот раз на ней были джинсы и мохеровый свитер в крупные палево-голубые и сиреневые полоски. Волосы она заплела в косу, спускавшуюся почти до пояса. Типпи была в спортивном костюме. Тайком от матери она помахала мне рукой. Приятно, что ни говори, когда человек, которому ты едва не разрушила жизнь, не ударяется в панику, а продолжает нормально жить, да еще здоровается с тобой.
Ре прошептала что-то на ухо женщине, с которой разговаривала. Та повернулась и уставилась
– Привет, Ре.
– Какого черта вам здесь нужно?
– По-моему, нам надо поговорить. Я вовсе не хотела причинять вам какие бы то ни было хлопоты.
– Великолепно! Отлично сказано! Я передам ваши слова своему адвокату.
Уголком глаза я увидела, что Типпи сошла со своего табурета и направляется к нам. Ре сделала рукой нервный жест, словно хозяин своей собаке. Она растопырила пальцы и вытянула ладонь на уровне пояса. Видимо, такой жест обозначал "стоять" или "лежать".
Типпи, видимо, не очень понимала подобные жесты. Она сказала "Ма-а-м..." тоном, в котором обида была смешана с негодованием.
– Этот разговор тебя не касается!
– Нет, касается!
– Подожди меня в машине, детка. Мы быстро закончим.
– Я что, даже не могу послушать, о чем вы говорите?
– Делай то, что тебе велят!
– О Господи! – воскликнула Типпи. Она закатила глаза и тяжело вздохнула, однако послушно исполнила то, о чем ее просили.
Как только она покинула зал, Ре повернулась и бросила на меня ненавидящий взгляд.
– Вы хоть понимаете, что наделали?
– Я как раз и пришла, чтобы прояснить с вами ситуацию. Вместо этого выслушиваю оскорбления. Так что, по-вашему, я наделала?
– Типпи ТОЛЬКО ЧТО выбралась из полосы неудач. Она только-только начинает жить нормальной жизнью, и тут являетесь вы с вашими надуманными обвинениями.
– Я бы не стала называть их надуманными...
– Не придирайтесь к словам. Дело не в них, а в том, что даже если все – правда, в чем я очень сомневаюсь, то вам не следовало поднимать такой шум...
– Какой шум?
– Не говоря уже о том, что любой человек, обвиняемый в преступлении, имеет право на адвоката. Вы не имели никакого права встречаться с дочерью в мое отсутствие.
– Типпи, между прочим, уже двадцать два, Ре. По всем законам она – взрослый человек. Я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы против нее возбуждать дело. У того, что произошло шесть лет назад, должно быть какое-то объяснение. Если оно есть, я должна была его выслушать. У нас с Типпи состоялся всего лишь обычный разговор, я кое-что у нее выяснила, причем, заметьте, я не обращалась перед этим в полицию, хотя запросто могла это сделать. Если у меня появится уверенность, что преступление действительно было совершено, я заявлю в полицию. Если я покрываю преступника, то в ту
– Но вы угрожали ей! Вы угрожали, применяли запрещенные приемы. Типпи была в истерике, когда я вернулась домой. Не знаю уж, что вы там задумали, но вам следует быть поосторожнее! Вы не судья и не из жюри присяжных...
– Минутку, минутку, – подняла я вверх руки, – погодите, речь не обо мне, речь о Типпи. Она, кстати, воспринимает происшедшее нормальней, чем это делаете вы. Я понимаю, вам хочется защитить ее, наверное, на вашем месте я действовала бы так же, но давайте не будем забывать о фантах.
– О каких фактах? Нет никаких фактов!
– Нет фактов? Хорошо, нет. Ничего не поделаешь. К сожалению, мне не переубедить вас, теперь это ясно. Я попрошу Лонни, как только он вернется из командировки, переговорить с вашим адвокатом.
– Сделайте это, будьте так любезны. И приготовьтесь к самому худшему для себя.
Никак не отреагировать на последнюю фразу было для меня почти невыносимо, но я прикусила язык и поспешила из зала, чтобы не ляпнуть чего-нибудь, о чем потом буду долго жалеть. При выходе из галереи я наткнулась на Типпи.
– Ты не боишься, что нас увидит твоя мать?
– Что она вам сказала?
– То, что она и собиралась сказать. Ты ведь меня предупреждала.
– Только не принимайте это слишком близко к сердцу, ладно? Она сейчас сама не своя, но это пройдет. Просто ей очень тяжело, но она справится с этим, поверьте.
– Будем надеяться, – сказала я. – Послушай, Типпи, я действительно сожалею о том, что все тан произошло. Пойми, у меня не было другого выхода.
– Нет, вы ни в чем не виноваты. Во всем виновата я. Это мне надо раскаиваться в том, что произошло.
– Как у тебя идут дела?
– В общем, нормально, – вздохнула она. – Я разговаривала вчера вечером с моим куратором из общества анонимного лечения от алкоголизма, и, вы знаете, она мне очень помогла. Я сейчас опять собираюсь к ней, а во второй половине дня пойду в полицию.
– Кстати, твоя мать кое в чем права. Тебе, по-моему, следует предварительно переговорить с адвокатом. Он поможет, посоветует, как правильно вести себя с полицейскими.
– Меня это не волнует. Мне хочется как можно скорее покончить со всем этим.
– И все-таки послушай меня. Тебя все равно попросят говорить в присутствии адвоката. Хочешь, я пойду с тобой?
– Я сама справлюсь, – покачала она головой. – Спасибо, что предложили свою помощь.
– Тогда желаю удачи.
– И вам тоже. – Типпи оглянулась на вход в галерею: – Я, пожалуй, побегу. Вы вряд ли придете на открытие?
– Скорее всего, нет. Но мне очень понравились ее работы, – сказала я. – Звони мне, если будут проблемы.
Она улыбнулась и помахала мне на прощание рукой, затем скрылась в галерее.