Н.Ф. (ненаучные фантазии)
Шрифт:
– Тебе-то об этом откуда известно, Марфа?
– с подковыркой спросил мужской голос.
– Хе-хе, - ехидно ответил за Марфу старческий, - знамо откуда...
– Ну, ты, пердун старый, - сказал женский голос вполне впрочем беззлобно, - ври, ври, да не завирайся. Ты надо мной не стоял, свечку не держал.
– Ещё бы, Марфа, над тобой стоят, - хохотнул мужчина, - на тебе обычно лежат...
– Кто это на мне лежит обычно? Ты, что ли, Сергеич? Или этот, что ли, старый хрыч?
– Старый конь, как говориться, - начал было старческий голос.
– И ничего не портит, - закончила за него Марфа.
– Оно, конечно, - сказал сбитый с толку старческий голос.
– Вот и молчи, - отрубила Марфа.
–
Чудеса начинались за дорожным знаком, сообщавшим, что до города Перепихонска осталось семьсот метров. Шоссе перегораживал самодельный шлагбаум, изготовленный из вкопанных в землю брёвен, строительного бруса и ступиц от грузового автомобиля в качестве противовеса. Горел костёр. У костра грелись четверо солдат в длинных кавалерийских шинелях, косматых папахах с нашитыми наискось красными лентами. Солдаты живописно опирались на длинные винтовки с примкнутыми трёхгранными штыками. На ремнях, стягивавших шинели, висели кожаные патронные и брезентовые гранатные сумки. В некотором отдалении от костра находился строительный балок, увенчанный алым революционным стягом. Автобус, скрипя тормозами, грузно просел на нос и остановился. Шофёр открыл переднюю дверцу. Двое солдат поднялись в салон. От них пахло махоркой, портупейной кожей, мокрым шинельным сукном.
– Граждане проезжающие!
– зычно провозгласил солдат, - приготовьте документы для проверки!
Журналист схватился за портмоне, вытаскивая паспорт и редакционное удостоверение.
Солдат раскрыл удостоверение.
– Петряй, - сказал солдат, зачитав вслух название газеты, - дуй за командиром, у нас тут пресса с Большой земли.
Петряй выскочил из салона и побежал к балку, путаясь в полах шинели. Из балка показался командир. Был он одет по-революционному элегантно: начищенные до блеска кавалерийские сапоги, темно-зелёные галифе, серая бекеша с чёрной мерлушковой отторочкой, защитного цвета офицерская фуражка с красной звездой на околыше. На правом боку рыжая кобура, в ней — револьвер «наган». Командир поправил фуражку, надел перчатки и, не спеша направился к автобусу.
– Командир отдельного взвода охраны Бекетов, - представился командир, беря под козырёк.
– Лучников Всеволод Гаврилович. Журналист.
– Из столицы... К нам.., - командир придирчиво изучал паспорт журналиста.
– Из Москвы, - сказал журналист.
– По какой надобности следуете?
– Я?
– растерялся журналист, - собственно, по личной и по заданию газеты... отчасти.
– Отчасти?
– мгновенно среагировал Бекетов.
– Видите ли, - сказал журналист, - я собираю материалы для статьи о жизни в российской провинции, так сказать, в глубинке. Эта моя статья не соответствует редакторской политике нашего издания, но я всё равно решил её написать. В частном порядке.
– Замечательно, - одобрил инициативу журналиста комвзвода - И?..
– И я приехал сюда, в Перепихонск. Здесь у меня живет знакомый.
– Кто?
– отрывисто спросил Бекетов.
– Зарядько, - быстро ответил журналист.
– Улица Розалии Землячки. Дом двадцать, квартира пять.
– Зарядько, Зарядько, - нахмурился, вспоминая Бекетов.
– Сычевский!
– позвал он солдата, топчущегося у раскрытой дверцы.
– Слушаю, товарищ командир!
– Сгоняй до рации, уточни, проживает ли по адресу: улица Землячки, двадцать, пять гражданин Зарядько. Как его по имени-отчеству?
– Алексей Анатольевич, - без заминки говорит журналист.
– Зарядько Алексей Анатольевич.
– Один момент, товарищ командир.
Журналист, комвзвода, пассажиры ждут.
Сычевский бежит обратно.
– Так точно, товарищ комзвода. Проживает.
–
– Сами понимаете, служба.
– Понимаю, - говорит журналист.
Командир идёт к выходу.
– Можете следовать по маршруту, - разрешающе машет шофёру. И перед тем, как сойти на землю громко напутствует:
– Счастливо доехать, граждане!
Автовокзал встретил журналиста многолюдным митингом. Духовой оркестр играл «Интернационал». С трибуны в толпу беззвучно кричал оратор, яростно размахивая зажатым в кулаке треухом. Толпа отвечала оратору дружным криком и рукоплесканиями. Мимо автовокзала, толпы и трибуны, по проезжей части маршировал отряд Рабоче-Крестьянской Красной Гвардии. Впереди отряда шёл знаменосец, за знаменосцем несли транспаранты «Вся власть рабочим, крестьянским и солдатским депутатам», «Нет Учредительному Собранию!», за транспарантами вышагивал командир отряда. Казачья шашка в инкрустированных ножнах била его по ногам. Митингующие приветствовали отряд одобряющим гулом. Командир повернул голову и вскинул ладонь к лихо заломленной набок папахе.
Красногвардейцы, в одинаковых серых шинелях, старательно отбивали шаг. Тускло блестели штыки. На груди бойцов пламенели кумачовые розочки. За красногвардейцами бежали дети с игрушечными автоматами и пистолетами. А за детьми катил раритетный броневичок (реплика-новодел), напоминающий видом и конструкцией тот самый британский «Остин», с которого провозглашал революционные тезисы возвратившийся во вздыбленную Февральской буржуазной революцией Россию Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Пулемёты «максим» (самые что ни на есть всамделишные) в игрушечных башенках броневичка угрожающе целились в трусливо прячущуюся по подворотням гидру мировой контрреволюции.
Журналист, казалось бы, отвыкший удивляться, был тем не менее, несказанно ошарашен увиденным. Он словно бы провалился в прошлое и картины давно и прочно забытой отечественной истории, бывшей до того не более, чем суммой бесполезных фактов, неожиданно ожили, обрели плоть и кровь, вспыхнули и заиграли свежими красками, наполнились светом и цветом, звуками и запахами. Журналист выхватил мобильник и принялся с азартом фотографировать всё подряд: толпу, транспаранты, флаги, орущего с трибуны агитатора, почти скрывшийся за поворотом броневичок, мальчишек, вприпрыжку бегущих по обочинам обратно, пешеходов, новый отряд красногвардейцев и снова мальчишек, пристраивающихся к марширующей колонне. Вокруг него гудело, бурлило, хрипело, материлось, гремело медью духовых, фырчало, гоготало, плевалось шелухой подсолнечника и спешило восставшее из небытия минувшее. Исчезнув казалось бы навсегда, безвозвратно, оно необъяснимым образом возвратилось, и вторгнувшись в чуждую ему реальность, на удивление быстро укоренилось, разлилось и потеснило обыденность постсоциалистической России, с её привычными, но знаковыми атрибутами: бюджетными и престижными иномарками, смартфонами и коммуникаторами, читалками электронных книг, mp3-плеерами, нетбуками, ноутбуками, ультрабуками и настольными компьютерами, банкоматами, пластиковыми банковскими картами, бутиками, дорогими швейцарскими часами, бандитами, полицейскими и отдыхом в Испании, на Кипре и в Арабских Эмиратах.
Оратор, в последний раз взмахнув треухом, завершил свою пламенную речь. Провожаемый одобрительными криками, он сошёл с трибуны и затерялся в толпе, а на его место буквально взлетел очередной революционный вития. Журналист навел на него объектив мобильной камеры.
– Товарищ!
– журналиста довольно грубо дёрнули за рукав куртки.
– Документики ваши покажите! И разрешение на съёмку!
– Снимать на улице Конституцией не запрещено, - журналист раздражённо выдернул рукав из цепкого захвата неизвестного.