На арене со львами
Шрифт:
— Никаких выводов здесь не делалось,— сказал Андерсон.— Позволю себе напомнить моему достоуважаемому коллеге, что губернатору Хинмену я рекомендовал ответить на вопросы как раз для того, чтобы он рассеял, если это возможно, возникшие серьезные недоумения.
Огден вызывающе швырнул папку на стол.
— Выводы председателя представляются мне совершенно ясными,— сказал он.— Учитывая его собственные политические цели и учитывая также высокие обязанности, возложенные на губерпатора Хинмена, я считаю, что трудно придумать нечто более возмутительное и беспринципное, нежели то, чему я был тут свидетелем. И я требую…
— Ну, нет.
Ледяной
— Задавайте ваши вопросы, господин председатель.
Эти слова прозвучали так, словно Хинмена принуждали присутствовать при каком-то непристойном обряде. Ледяной голос не дрогнул, не утратил уверенности.
Нервы у Хинмена были железные. К этому времени он уже должен был понять, что играет на руку Андерсону и по андерсоновским правилам; он убедился, что пренебрежение оказалось бессильным перед лицом противника, а показания предыдущих свидетелей не оставляли сомнений, что Андерсону известно очень многое о его связи с «Агро-Упаковщиками». Тем не менее Хинмен заставил замолчать своего адвоката, презрительно отверг юридические лазейки, которыми мог бы воспользоваться, и теперь, не стерпев выпадов Андерсона, сидел на свидетельском месте, но оставался все таким же самоуверенным, спокойным, высокомерным. Это объяснялось той же причиной, по какой он попал в двусмысленное положение из-за «Агро-Упаковщиков», а теперь явился сюда: он просто не допускал мысли, что его действия могут быть поставлены под сомнение и найдется противник, который в конечном счете возьмет над ним верх. Слишком долго ему сопутствовал успех, он давно уверовал в свою счастливую звезду. А потому он не желал отступать ни на шаг и в определенном смысле загнал Андерсона в угол точно так же, как Андерсон загнал его. Схватка предстояла не на жизнь, а на смерть, и к тому же, подумал Морган, с применением любых приемов.
— Мне хотелось бы сначала уточнить кое-какие весьма существенные факты. Миссис Джонелла Эверетт показала, что вы стали совладельцем «Агро-Упаковщиков» восемь лет тому назад. Это правильно?
— Насколько я помню, да.
— Почему вы так старались сохранить это обстоятельство в тайне?
— Я вижу, господин председатель, что вы многому научились у вашего коллеги сенатора Маккарти.
По залу прошелестел шумок. Андерсон покраснел.
— А что касается упомянутого обстоятельства,— продолжал Хинмен,— то да будет вам известно, что никакой тайны я из этого обстоятельства не делал.
— Но вы зачислили свою личную секретаршу на ответственную должность в акционерном обществе?
— Исключительно для удобства. Это общераспространенная практика.
— Но разве не установлено, что ваши сельскохозяйственные интересы сохранялись в тайне, не стали достоянием гласности?
— Я не искал гласности. Но и ничего не скрывал.
— Неужели, губернатор, вы намерены всерьез отрицать, что, если бы широкая публика узнала, насколько широко использует труд сезонных рабочих акционерное общество, совладельцем которого являетесь вы, тяжелейшие условия жизни и труда этих рабочих переросли бы в политическую проблему?
— Этот вопрос крайне запутан, господин председатель. Во время приобретения акций я еще не посвятил себя политике. И, безусловно, в политических проблемах я смыслю намного меньше вашего.
— Но ведь вы уже тогда предполагали посвятить себя политике?
— Возможно. Однако я отвергаю
— Но подобное помещение капитала несколько странно для юриста, не правда ли?
— Вовсе нет. Хорошая доходная ферма продавалась по умеренной цене. Я организовал акционерное общество и стал его совладельцем исключительно по названной мною причине.
— За пять лет до того, как стали губернатором?
— Да. Я вступил на губернаторский пост три года назад, господин председатель, и тогда же акции «Агро-Упаковщиков» вместе со всеми другими моими имущественными интересами были переданы на хранение доверенным лицам.
Хинмен с дотошностью юриста начал объяснять суть этой передачи, подчеркивая, что для него не только абсолютно невозможно влиять на стоимость принадлежащих ему акций, но он даже не знает, владельцем каких именно акций является в настоящий момент.
— Собственно говоря, я могу только предполагать, что доверенные лица не продали моей доли в «Агро-Упаковщиках», поскольку они в полном праве сделать это, если сочтут нужным. У меня нет ни малейшего представления о том, какова теперь стоимость этой доли, если она вообще чего-нибудь стоит.
— Значит, возможно, вы полагали, что она давно продана, когда рекомендовали депутату Уинстону взять назад его законопроект об улучшении жилищных условий сезонных рабочих?
— Уух! — довольно громко воскликнул кто-то напротив Моргана за столом для прессы.— Это удар ниже пояса.
— Может быть, и ниже,— сказал Андерсон в тот же день, когда поздним вечером зашел выпить к Моргану, в новый дом, который Морган недавно купил на Кливленд-авеню.— Если судить по нормам судебной процедуры или обычных разбирательств. Но мы были не в суде, и разбирательство велось не обычное. Куда ни бей человека вроде Хинмена, все выходит достаточно высоко, а я считал, что всей стране необходимо показать, что он за человек, еще до того, как мы изберем его президентом. И если ради этого мне пришлось встряхнуть его так, что он потерял над собой контроль, так ведь другого выхода у меня не было.
Морган прищурился на свой уже почти пустой бокал.
— Иными словами, цель оправдывает средства?
— По-моему, тут средства делают цель осуществимой. Вот что я считал главным и продолжаю считать теперь.
Морган допивал не то третий, не то четвертый бокал и позволил себе зайти дальше,чем предполагал:
— Но в чем заключается цель? Вышибить Хинмена из Белого дома или самому туда попасть?
Андерсон отодвинул бокал и поднялся с места.
— Уж от кого другого, но от вас я этого не ожидал.
— Простите.— Морган тоже поднялся.— Я просто хотел сказать, что иногда бывает нелегко разобраться в собственных побуждениях. И порой они кажутся принципами.
В этом Морган смыслил: он по опыту знал, как человек умеет себя обманывать.
— А, черт! — сказал Андерсон.— Не моя вина, если то, чем можно сокрушить Хинмена, одновременно работает на меня. Я должен действовать последовательно. Так, как считаю правильным. И вообще этот прожженный негодяй живуч, как кошка.
Морган вышел проводить Андерсона. Ночь была прохладная и тихая. В небе белел озаренный прожекторами шпиль собора, вдалеке слышался шум движения по Коннектикут-авеню. Дом у них за спиной был погружен в темноту: Энн где-то в гостях, малыш Ричи спит, и лампа горит только внизу, в кабинете Моргана, освещая невероятный беспорядок.