На арене со львами
Шрифт:
— Он производил все вычеты — за еду, постель, страховку и все прочее, и отдавал вам, что осталось?
— Только мало чего оставалось-то.
— А когда вам пришла пора вернуться в Иммокели, мистер Каллен, как вы туда добрались?
— Тобин отвез на автобусе.
Адам кивнул, как будто уже знал это.
— И сколько он берет за обратный провоз?
— В прошлом году взял двадцать пять долларов.
У Апдайка вопросов не было, но Виктор снова использовал бесплатное телевизионное время, чтобы лишний раз обличить зло. Метал он громы и молнии вполне пристойно, но большинство присутствующих уже столько раз его
Оффенбах, всколыхнувшись, подался вперед дюйма на два и спросил:
— Не можете ли вы… э-э… объяснить комиссии… э-э… почему вы позволяете этому Тобину… э-э… так с вами поступать?
— Работать-то надо,— сказал Каллен.— И есть надо. Так что ж я могу поделать?
— Гм… ммм.— Оффенбах откинулся назад, словно собираясь обдумать ответ свидетеля.
— Комиссия намерена выслушать мистера Леона Дероньена.
Морган заметил, что Хинмен на этот раз уже явно не ждал, что его вызовут. Он принял чуть более небрежный, невозмутимый вид, хотя серые костюмы открыто негодовали, и Морган подумал, не слишком ли Андерсон затягивает ожидание.
Дероньен оказался сухощавым угрюмым человеком в костюме, пиджак и брюки которого были ему чуть коротковаты. Нет, он ничего не знает о том, переводил ли Тобин страховой сбор управлению. Это обязанность Тобина. Нет, лагерем ведал Тобин, так уж принято. Артельщики всегда ведают лагерем, обеспечивают еду и питье. Дома действительно принадлежат «Агро-Упаковщикам», но после приезда рабочих лагерь поступает в распоряжение Тобина и расходы лежат на нем. Все это входит в обязанности Тобина, такова система. Он обеспечивает рабочую силу, «Агро-Упаковщики» платят ему за это, а больше Дероньен ничего не знает. Остальное его не касается. Конечно, губернатор Хинмен и другие владельцы тоже ничего про это не знают. Они тут совсем ни при чем.
— Скажите, пожалуйста, в лагерных домиках и в общежитиях для одиноких мужчин какая площадь приходится на человека? — спросил Адам.
— Почем я знаю?
— Вы передали нашему уполномоченному планы, по которым строились эти общежития. Они с тех пор перестраивались?
— Нет. Только крыши подлатывали да еще вставляли стекла. Рабочие всегда бьют стекла.
— Выходит, площадь комнат в этих общежитиях по-прежнему составляет примерно пятьсот квадратных футов?
— Столько, сколько на плане указано.
— И живут там в сезон человек двадцать пять? Сколько же это выходит на человека, мистер Дероньен?
— У меня нет карандаша.
— По двадцать квадратных футов на человека,— сказал Адам.— Подсчитать это вы могли бы и без карандаша, мистер Дероньен. А насколько двадцать футов меньше пятидесяти? Вот вам карандаш.
— На тридцать.
Дероньен даже не посмотрел на карандаш, который протянул ему Адам.
— Совершенно верно, на тридцать. И еще одно. Эрби Каллен сказал, что «Агро-Упаковщики» в прошлом году платили ему по восемьдесят центов за час. А сколько в среднем платили на соседних фермах?
— Примерно столько же, я думаю. Вернее всего, так оно и есть.
— Но точно вы не знаете?
— Мы платили по восемьдесят. Это я знаю.
— Странно. Согласно данным бюро по найму рабочей силы этого штата — вот справка для протокола, господин председатель,— в прошлом году средняя почасовая заработная плата в этом районе равнялась
— Не знаю, сколько там в среднем. Артельщик привез рабочих. Мы предложили восемьдесят центов, они согласились. Я еще подумал, что они, наверно, столько и не ждали, до того они обрадовались.
И вновь у Ханта вопросов не было. Вопросы были только у Апдайка, который принялся допытываться у Дероньена о заработной плате, словно желал выведать какой-то полезный секрет, а затем вновь заставил Дероньена категорически заявить, что порядки, принятые «Агро-Упаковщиками», Хинмену даже приблизительно известны не были.
Когда Дероньен сошел со свидетельского места, Андерсон сказал:
— А теперь комиссия охотно выслушает губернатора Хинмена.
— Но от прессы зависит далеко не все,— продолжал Данн.— Вы могли бы раздумывать, трудиться хоть до седьмого пота, но не вышиби Андерсон Хинмена с ринга, не вышло бы ровно ничего. Ему это было нужно для себя же, и должен сказать, справился он с делом отлично. В тот день я просто прилип к телевизору, и меня поражало, как Хинмен не понимал, что вся суть вовсе не в юридической его правоте. Он так и не понял, что телевизионные камеры превращали расследование в дискуссию. И важны были не факты, а умение держаться.
— Хант на это и рассчитывал,— ответил Морган.— С самого начала.— Он указал на боковую частную дорогу.— Вон туда. Осталось не больше мили.
Едва была названа фамилия Хинмена, шушуканье в зале стихло. Хинмен не пошевелился. Серый костюм, подходивший к Андерсону, вскочил, хмурый, как грозовая туча.
— Господин председатель, я — Гарольд Б. Ф. Огден и в этой беспрецедентной ситуации представляю доверенных лиц, которым поручено управлять имуществом губернатора Хинмена. Учитывая некорректность комиссии, которая вызвала других свидетелей прежде губернатора Хинмена, прибывшего сюда, невзирая на важные и срочные дела, а также учитывая, что до полудня времени остается совсем немного, я предложил бы, чтобы комиссия сделала перерыв и выслушала губернатора во второй половине дня.
Хинмен никогда не был членом конгресса, иначе он не позволил бы своему юристу бросить упрек в адрес всей комиссии. Морган не сомневался, что в случае, если это ходатайство поставят на голосование, все члены комиссии единодушно поддержат Ханта, даже Апдайк. Как бы они ни расходились в важнейших вопросах, их объединяла общая цель: не допустить, чтобы кто-либо ставил под сомнение их права и то, каким образом они эти права используют. Если бы Огден ограничился нападками на одного председателя, он мог бы добиться своего. Но теперь Андерсон приобрел твердую почву под ногами — он знал, что в случае необходимости может рассчитывать на поддержку всей комиссии.
— Мы выслушаем губернатора в любую минуту, когда он пожелает отвечать,— сказал Андерсон.— Но мне кажется, поскольку время его столь драгоценно, вряд ли есть смысл прерывать расследование.
— Но будет чрезвычайно неудобно, если ему придется прервать свои показания, когда настанет час обеда.
— Мы не станем его прерывать, мистер Огберн. Ведь вряд ли…
— Не Огберн, а Огден.
— Огден. Ведь вряд ли губернатору потребуется на его показания весь день, не так ли?
— Конечно, нет, но…