На берегах Дуная
Шрифт:
Поборов волнение, она хлопотливо нарезала хлеб, вытирала ложки и раскладывала их на столе. Потом нагнулась над вещевым мешком и достала из него бутылку вина.
Тоня удивленно смотрела на нее, не понимая, каким чудом в мешке могли оказаться такие неожиданные вещи.
— Это, знаешь, Коля, — улыбаясь, говорила Настя, — в госпитале шефы подарили. Вино из Массандры. Открывай.
«Больше трех месяцев берегла, — подумала Тоня, — и никто не знал. Вот скрытная-то».
Аксенов достал из кармана перочинный нож и штопором неторопливо вытащил пробку.
— Хозяйничай, — придвинула
— А вот еще крышка от котелка, — подсказала Тоня.
Аксенов, словно боясь резким движением вспугнуть очарование встречи, осторожно налил вина, прищурив глаза, посмотрел на Тоню, и в его взгляде девушка увидела нескрываемую радость.
— Выпьем за наше общее счастье, девушки, — поднял он кружку.
— Да, Коля, за наше счастье… — взволнованно ответила Настя и прильнула губами к кружке.
Тоня почувствовала на своих глазах какие-то беспричинные слезы. Даже солдатские кружки и вычищенные песком алюминиевые котелки, казалось, светились счастьем и домашним теплом. Видимо, и Настя и Аксенов забыли, что они сидят в землянке на переднем крае, что совсем недалеко от них находятся враги, что, может, вот сейчас в землянку ударит снаряд или мина. В сознании Аксенова еще никак не укладывалось то, что рядом с ним его Настя, попрежнему родная и близкая. С той встречи на переправе он много передумал и пережил. Он мучительно боролся сам с собой, с своими мыслями, то вдруг веря, что ничего не случилось, все осталось попрежнему, то опять сомневался, не верил ничему.
Ему хотелось встретить ее, и в то же время он боялся встречи с ней, боялся, что эта встреча будет последней и навсегда похоронит все, что было у него в жизни самого светлого и радостного, что, несмотря ни на какие обстоятельства, поддерживало и укрепляло его в трудные годы войны. Он знал, где находится рота Бахарева, следил за ней и всякий раз, глядя на карту обстановки, старался представить, где сейчас Настя и что она делает.
Конец его сомнениям положило приказание генерала Воронкова поехать в дивизию Чижова, чтобы проверить устройство проходов в минных полях как раз в том самом месте, где располагалась рота Бахарева. Теперь сама судьба уготовила ему встречу с Настей. Внимательно посмотрев в лицо Насти, Аксенов достал из внутреннего кармана вчетверо сложенный лист бумаги, развернул его и подал девушке.
Настя пробежала глазами по строчкам, порывисто отодвинула бумагу, потом снова взяла ее в руки, перечитала.
— Ничего не понимаю. Почему это?
— А что непонятно? — удивленно пожал плечами Аксенов.
— Почему меня вдруг в запасный полк переводят?
— Ничего странного! Ты же три года непрерывно на фронте, надо и спокойно пожить.
— Спокойно? — переспросила Настя, настороженно глядя на Аксенова. — Ты говоришь — спокойно? Так это по твоей просьбе?
— Да. Я просил подполковника Кучерова, — неторопливо ответил Аксенов и, заметив, что лицо Насти переменилось, поспешно продолжил: — А что тут особенного? В запасном полку работает снайперская школа. У тебя опыт. Будешь учить молодежь.
— Учить молодежь? — зло усмехнулась Настя. — Учить молодежь!..
— Подожди, Настя, — пытался остановить ее Аксенов. — Тогда мы будем чаще встречаться. Ты будешь в безопасности.
Настя встала из-за стола, подошла к Аксенову, долго смотрела ему в лицо и тихо, растягивая слова, проговорила:
— Это предлагаешь мне ты? Меня никто не заставлял в армию итти, никто не принуждал. Я два месяца упрашивала военкома, три месяца училась стрелять, ночи не спала, зубря баллистику.
Аксенов слушал ее возмущенный голос и чувствовал, как им овладевает такое же волнение, которое он испытывал в молдавском саду, когда увидел Бахарева и Настю вдвоем и услышал ее веселый смех. Он пытался пересилить себя, успокоиться, но это воспоминание о Молдавии еще сильнее взволновало его.
Над головой вздрогнула земля, лампа мигнула, и длинные тени заплясали по стенам землянки. Тоня бросилась к двери, но Настя остановила ее:
— Обстрел начинается, куда ты?
— Мне пора, — взглянул Аксенов на часы, вставая из-за столика.
— Как? Уже? — вскрикнула Настя.
— Я забежал на минутку. Некогда, понимаешь, служба…
— Ну что ж, иди, — устало проговорила Настя, и по ее голосу и Тоня и Аксенов поняли, что Настя с трудом сдерживает слезы.
— И вообще немного осталось этой беспокойной фронтовой жизни, — вздохнул всей грудью Аксенов, — закончится все, скоро закончится.
Он, едва коснувшись плеч руками, обнял Настю, нехотя повернулся и поспешно вышел из землянки. Настя молча подошла к столу, закрыла бутылку с остатками вина и равнодушно проговорила:
— Дядя Степа зайдет, отдай ему.
Через минуту она подошла к Тоне, взяла ее за руку и грустно улыбнулась:
— Дуры мы какие-то. Кажется, и нет причин, а плакать хочется.
Никогда еще Аксенова не охватывала такая досада и злость на самого себя. И зачем только он поехал сюда, в роту Бахарева, где неизбежно он должен был встретиться не только с Настей, но и с самим Бахаревым? Проверить разминирование и сделать все, что требовалось, мог бы любой офицер. Но генерал Воронков послал именно его. Да и сам он мог бы поступить совсем не так. Что стоило, как обычно делал и он и штабные офицеры, зайти в штаб полка, взять одного из полковых офицеров и вместе с ним пойти в роту Бахарева. Тогда можно было бы и встречи с Настей избежать и с Бахаревым говорить только официально.
Думая так, Аксенов ощупью пробирался по узкому и скользкому ходу сообщения, то и дело натыкаясь на углы и выступы замерзшей, холодной земли.
Глаза понемногу привыкли к темноте. Четче обозначались раньше почти незаметные насыпи брустверов. Все вокруг казалось сплошной равниной. На земле не было заметно ни одного движения. В вышине, то замирая на мгновение, то вновь усиливаясь, неторопливо потрескивали моторы ночных бомбардировщиков. Издали доносились приглушенные взрывы.
Эта обычная для войны обстановка не успокаивала Аксенова. Уж лучше б настоящий бой с воем и скрежетом снарядов, со свистом и взвизгиванием пуль, где можно забыть все неприятное и думать только о деле.