На берегах Дуная
Шрифт:
Косенко заметно повеселел, отвечал на письма и с каждым днем воевал все лучше и лучше. Прошел год, а Косенко попрежнему получал по нескольку писем в день. За этот год из робкого, молчаливого солдата он превратился в смелого, инициативного командира отделения. На его личном счету было два подбитых танка и более двух десятков уничтоженных гитлеровцев.
— Я дам вам рекомендацию, — проговорил Бахарев, сжимая руку Косенко, — я уверен, вы оправдаете доверие партии.
— Товарищ гвардии капитан, тут еще солдат из моего отделения заявление написал, Турдыбаев…
— А где
— Я здесь, товарищ капитан, — подбежал черноглазый узбек.
— Хорошо, товарищ Турдыбаев, — сжал и его руку Бахарев, — и вам я смело дам свою рекомендацию, уверен, что вы не подведете.
— Никак не подведу… Мой отец батрак был, в колхоз первый вступил. И мне сказал: «Трусом будешь — умри лучше».
Когда в Молдавии Турдыбаев пришел в роту, Бахарев не знал, что с ним делать. Смуглолицый, низкорослый узбек мог произнести всего несколько русских слов и неизменно твердил: «Гитлер бить хочу». Стрелял он плохо, к местности применяться не умел, при неудачах огорчался и был готов расплакаться.
Две недели Бахарев сам занимался с ним и, обучая Турдыбаева русскому языку, сам запомнил много узбекских слов. Труд не пропал даром. Когда рота пошла в наступление под Яссами, Турдыбаев вырвался вперед, первым вскочил в траншею противника и заколол гитлеровца. С этого и началась боевая жизнь молодого узбека. Если нужно было под огнем проползти ужом, то Бахарев знал, что лучше Турдыбаева этого никто не сделает.
Проводив Косенко и Турдыбаева, Бахарев широко улыбнулся. На душе у него стало просторно и легко. Теперь он был уверен, что рота боевую задачу выполнит.
Туман рассеивался. Вырисовывались позиции противника. Те же проволочные заграждения, черные извивы траншей и ходов сообщения — и нигде, ни одного движения. Казалось, впереди никого нет, немцы покинули свои позиции и ушли, узнав об угрозе, нависшей над ними. Так же внешне безлюдно было и в наших траншеях. Люди замерли на своих местах. Только изредка то там, то здесь, пригибаясь почти к самому дну траншеи, торопливо пробирались посыльные и офицеры.
Настя и Тоня поочередно всматривались в расположение противника. Иногда в снайперском прицеле появлялась человеческая голова, но тут же скрывалась, и девушкам ни одного раза не удалось выстрелить.
Внезапно земля дрогнула, на всем фронте тысячеголосо рявкнули орудия, и в небе завыли, застонали, заскрежетали снаряды. Впереди, где только что змеились траншеи и ходы сообщения немецкой обороны, стояла сплошная иссиня-черная стена дыма. Внизу, там, где должна была находиться земля, рваными вспышками полыхали взрывы. Их было так много, и они возникали так часто, что казалось, на огромном пространстве разверзлась земля и из ее недр вырываются огромные языки пламени. Отдельных взрывов не было слышно: все слилось в сплошной неумолкающий вой. Стрелки, пулеметчики, саперы, связисты стояли в траншее и смотрели вперед, где клокотали огонь и дым.
В небольшом углублении возле капитана Бахарева собрались взводные командиры, маленький лейтенант с эмблемами сапера, старшина и несколько солдат. Впереди всех, опираясь локтями о бруствер, смотрел в стереотрубу артиллерийский капитан. Он изредка
— Ну как? — на ухо спросил Тоню неизвестно когда подошедший Васильков. Горячее дыхание его щекотало ухо, но голос звучал глухо, словно из подземелья.
— Здорово! — крикнула Тоня и не услышала собственного голоса.
— Бог войны, — поняла Тоня по движениям губ Василькова, — артподготовка.
Внезапно гул артиллерии смолк. Кто-то из стрелков хотел было рвануться вперед, но окрик Бахарева остановил его.
Справа и слева застрочили пулеметы. Легкий ветерок раздвигал тяжелую завесу дыма и пыли. В просветах опять показались позиции противника.
— Атака сейчас, Саша, атака, да? — еще ничего не слыша, трясла Тоня плечо Василькова.
— Нет, рано еще, — едва расслышала она голос комсорга.
— Укрыться всем, не выглядывать из траншеи! — в разных концах кричали взводные и отделенные командиры.
— Тоня, что ты стоишь, наблюдай! — крикнула Настя.
Только сейчас Тоня заметила, что Настя не отходила от бойницы и все время не отнимала приклада от плеча.
— У кучи камней, видишь? — проговорила Настя.
Тоня через прицел стала прощупывать взглядом воронки и камни. В одной из воронок что-то шевельнулось. Тоня присмотрелась и с удивлением увидела, как из уцелевшей траншеи на корточках выползал фашист. За ним пробирался второй. Позади виднелся еще один человек и ствол пулемета. Настя выстрелила. Тот, что полз первым, уткнулся лицом в землю. Второй, с пулеметом, отскочил в сторону. Тоня выстрелила. Фашист продолжал устанавливать пулемет. Тоня выстрелила второй раз, но пулеметчик успел скрыться в воронке и дал длинную очередь. Пули роем запели над траншеей.
— Эх, ты! — озлобленно крикнула Настя.
Тоня задрожала от обиды и долго не могла в прицеле поймать пулеметчика. Настя все стреляла. Когда Тоне удалось отыскать знакомую воронку, пулемет торчал из нее дулом вверх. Рядом с ним разбросал руки в стороны фашист.
Новый шквал артиллерийского огня потряс землю. Опять вся оборона противника скрылась в сизо-черной туче. В этот раз сила огня была еще страшнее. Все вокруг стонало, выло и взвизгивало.
— Приготовиться к атаке! Приготовиться к атаке! — неслось из края в край.
По траншее бегали командиры. Стрелки собирались возле сделанных в траншее ступенек. Пулеметчики вытаскивали из укрытий пулеметы. Около стоявшей в окопе пушки хлопотали артиллеристы. Все спешили и волновались. Только капитан Бахарев спокойно ждал. Возле него стоял артиллерийский капитан. Лейтенант Миньков что-то растолковывал своим саперам, показывая вперед. Анашкин несмело переминался с ноги на ногу позади Бахарева, держа какой-то сверток в руках.
— Некогда сейчас, — отмахнулся от него Бахарев. К нему подбежали связные от взводов и доложили о готовности к атаке.