На берегах Дуная
Шрифт:
Когда Аксенов вернулся в кабинет командующего, Алтаев стоял у зашторенного окна и прислушивался к нарастающему гулу артиллерии. Отзвуки боя приближались. Маленькая электрическая лампочка вздрагивала и раскачивалась. Серые тени от стульев и столов плавно двигались по выбеленным стенам и ковру.
Алтаев отошел от окна и сел за стол. Десятки сомнений снова охватили его. Опять противнику удалось прорваться и смять оборону. Сейчас перед ним подготовленной обороны нет. Город Бичке стоит на пути, а в этом городе слабенький гарнизон. Навалится на него противник десятками танков, и все
Продумывая десятки вариантов, Алтаев в уме подсчитывал все, что есть в его распоряжении.
— Маршев прошел Бичке и головой подходит к Чабди, — доложил по телефону Дубравенко, — его разведка в восьми километрах севернее Чабди встретилась с противником. Командующий артиллерией передал Маршеву один самоходно-артиллерийский полк. Артиллерия поддерживает бой разведки.
— Так, Чабди… Восемь километров… — говорил Алтаев, не отрывая взгляда от карты, — минут через тридцать-сорок главные силы Маршева столкнутся с немцами… Тридцать-сорок минут… Тридцать-сорок…
Он взглянул на лежавшие на столе часы и снова задумался. Вот в эти минуты решается очень многое. Остановит Маршев — успех, не остановит — трудно предугадать, что будет. И время, как медленно ползет время!
— Головной отряд генерала Цветкова прошел Ловашберень, главные силы вышли из Секешфехервара, — доложил Аксенов.
— Ловашберень, — Алтаев нашел знакомый населенный пункт на карте, — Ловашберень. Тридцать километров до Бичке. Если б хорошая дорога, один час ходу. А по такой часа полтора пройдет. Полтора часа. А противник в Бичке может ворваться через полчаса. Что же ничего нет от Маршева?
Алтаев встал, хотел было позвонить Маршеву, но передумал: Маршев сейчас организует бой, и его отрывать нельзя.
Секундная стрелка на часах еле двигается. Алтаев достал из ящика стола книгу и развернул ее… Вронский на скачках, Анна в обмороке… С каким интересом раньше читал он эти сцены. А сейчас глаза так и тянутся к часам. Он схватил лист бумаги и прикрыл часы… Фру-фру прекрасными глазами смотрит на Вронского… Как все это знакомо… Если бы сейчас глянуть самому, хоть на секунду глянуть на то, что делается на дороге между Таряном и Бичке! Может, там уже все решено. Бригада Маршева смята — и танки, сотни танков рванулись на Бичке и на Будапешт.
— Дивизия Панкова начала смену и поротно выходит из траншей, — доложил Аксенов.
— Хорошо. Пусть выходит.
Сколько же прошло времени? Алтаев отдернул бумагу. Со времени последнего доклада Маршева прошло двадцать семь минут.
На улице зашумели машины.
— Узнайте кто? — приказал командующий Аксенову.
— Головной батальон дивизии генерала
Алтаев подошел к телефону, взял трубку и приложил к уху. Ни одного звука. Только холод эбонитовой раковины. Он долго стоял молча, прижав к уху трубку. Мембрана хрупко затрещала. Мелодичный голос телефонистки спросил:
— Товарищ десятый?
— Да. Я слушаю.
— Маршев просит вас.
— Соединяйте, девушка, скорей соединяйте!
— Товарищ десятый, докладывает Маршев, — послышался приглушенный голос, — с ходу вступил в бой с противником. Передо мной более шестидесяти танков и до полка пехоты. Я остановил их перед высотами, затем сам перешел в атаку и продвинулся на два километра. Мои танки ворвались в села Кестель и Тюкреш. Захватил в плен четырнадцать солдат. Принадлежат танковым дивизиям «Мертвая голова» и «Викинг». Показывают, что у них очень большие потери…
Алтаев вслушивался в голос Маршева и с каждым его словом все ощутимее осознавал всю значимость совершившегося события. Произошло именно то, что и он и вся армия готовили и добивались в эти дни. Начался перелом в ходе боевых действий. Удар бригады Маршева довершил то, что сделала вся гвардейская армия.
— Держитесь, Маршев, держитесь! — кричал он в микрофон. — К вам подходят пехота и артиллерия. Атакуйте противника, непрерывно атакуйте! Бейте его, пока он не опомнился. Мы выиграли бой, и теперь на нашей улице начинается праздник.
Тоня открыла глаза, но ничего не увидела.
«Ослепла», — привела ее в сознание страшная мысль. Она часто-часто заморгала, руками потрогала глаза. Веки, ресницы и сами влажные глаза — все цело, все такое же, как и раньше было, но кругом черным-черно. Она хотела привстать и оперлась руками о что-то мягкое. Боль в спине отбросила ее назад. Невольный стон вырвался из груди.
«Где я? Что со мной?» — сквозь ноющую ломоту в голове пыталась припомнить она, но в памяти ничего не было.
Рядом что-то зашевелилось. Тоня насторожилась. Только непроглядная чернота, и гудит где-то вдалеке глухо, таинственно. Понемногу боль утихла. В голове прояснилось. Обрывки воспоминаний всплывали в памяти… Да, да… Дядя Степа сидит на снегу, а потом грохот танка и ослепительное пламя перед лицом.
— Тоня, — совсем рядом проговорил чей-то удивительно знакомый голос.
Она подняла голову и повернулась в сторону голоса.
— Антошка, — повторил тот же голос.
— Дядя Степа! — с криком рванулась на голос Тоня. — Дядя Степа, где мы?
— Тише, дочка, не шуми, услышать могут.
— Что с нами? Где мы? — шопотом спрашивала Тоня.
— В подвале, дочка, в подземелье. А наверху немцы, мадьяры.
Анашкин был так близко, что Тоня отчетливо слышала его дыхание и легкий хрип в груди.
— А как же сюда-то мы попали?
— Мадьяр тут живет, старик Золтан. По-русски он понимает. В ту войну в плен попал. В Смоленске жил. Он тебя нашел, а потом и меня.
Тоня вспомнила, что Анашкин был ранен в обе ноги. Как же он? Она хотела спросить его об этом, но ефрейтор заговорил сам: