На берегах Ганга. Прекрасная Дамаянти
Шрифт:
Во дворе он застал Нункомара, только что вышедшего из паланкина. За ним следовали два богато украшенных слона, с которых сняли драгоценные подарки для вновь прибывших членов совета. Капитан отстранил слуг с опахалами и подошел к магарадже.
— По приказанию губернатора я предлагаю вам немедленно удалиться из правительственного дворца.
Нункомар совсем растерялся от такого бесцеремонного обращения, лицо его помертвело, руки задрожали.
— Я приехал не к губернатору, — отвечал он срывающимся от злобы голосом, — а к членам высшего
— Губернатор не только не примет вас сам, но и не допускает вашего присутствия во дворце, — возразил капитан, — поэтому, повторяю, предлагаю вам немедленно удалиться.
— Это уж слишком! — вскричал Нункомар. — Над губернатором еще есть совет, и я пожалуюсь этим господам на такое неслыханное нарушение вежливости. Кто может осмелиться запретить советникам меня принимать?
— Губернатор ничего им не запрещает, он только приказывает вам немедленно оставить дворец.
— Где покои господ советников? — спросил Нункомар одного из оторопевших дворцовых слуг. — Веди меня сейчас же туда!
Он хотел пройти мимо, но капитан загородил ему дорогу и громко крикнул часовому выставить караул. Солдаты выстроились позади него, и Синдгэм обнажил саблю.
— Повинуйтесь приказанию губернатора, — крикнул он Нункомару и, не дожидаясь ответа, велел солдатам направить штыки.
— Обдумайте ваш поступок, милостивый государь! — закричал вне себя Нункомар.
Но капитан выставил на него саблю, и Нункомар почти под штыками солдат сел в паланкин с ругательствами и проклятьями.
Солдаты все напирали, носильщики ускорили шаг, слуги отступили, слонов повернули обратно, и блестящее шествие обратилось в бегство. Капитан проводил магараджу до наружных ворот, приказал часовым больше не пропускать его и спокойно отвел солдат в караульное помещение, точно все произошедшее было самым обыкновенным явлением.
Потом он отправился к губернатору доложить, что его приказание исполнено, и застал Гастингса в кабинете спокойно читающим письма.
— У меня есть поручение для вас, капитан, — сказал губернатор, выслушав доклад, — я имею основание предполагать, что эти господа, которых Нункомар хотел посетить, пошлют гонца в Лукнов к полковнику Чампиону с приказанием вернуться.
— Вернуться?! — вскричал капитан, забывая свою обычную сдержанность. — Вы отдали приказ?
— Это решил совет, — возразил Гастингс, — я же хочу, чтобы приказание не дошло до полковника Чампиона, понимаете?
— Понимаю, — отвечал Раху, — считайте, что ваше поручение уже исполнено. Но, — продолжал он робко и нерешительно, — вы хотите оставить Нункомара без наказания и на свободе?
— Его час настанет! — холодно заметил Гастингс.
Капитан поклонился и вышел, а Гастингс направился к баронессе Имгоф. Он весело и спокойно разговаривал с ней, шутил с маленькой Маргаритой, и Марианна вздохнула с облегчением. Она не решалась спрашивать, но, видя спокойствие своего друга, думала, что опасность миновала.
Известие об изгнании Нункомара дошло до советников. Генерал Клэверинг
На другой же день советники послали губернатору приглашение на заседание. Гастингс явился, не желая дать повод думать, что он уклоняется от борьбы. Холодно и спокойно занял он председательское место.
— Мы разобрали поступившее вчера обвинение, — сказал генерал Клэверинг, — и потребовали от магараджи Нункомара предъявления доказательств, но его не пустили во дворец. Мы приписываем это обстоятельство ошибке или незаконным действиям мелкого офицера и потребуем от него объяснения.
— Я приказал выгнать магараджу, — надменно сказал Гастингс, — потому что не терплю подлецов и клеветников.
— Дворец принадлежит компании, — заметил Момзон, — и это наша резиденция.
— Пока я губернатор, это мой дом! — резко перебил Гастингс. — Но перейдем к делу.
— Наше расследование, — продолжал генерал, краснея от злобы, — привело к обвинению, которое я прошу прочесть мистера Франциса.
Францис взял приготовленную уже бумагу, в которой Гастингс обвинялся в получении двадцати тысяч фунтов стерлингов от Риза-хана и такой же суммы от матери набоба за назначение ее опекуншей над сыном.
В доказательство первого обвинения приводились показания свидетелей, служителей муршидабадского двора, которые готовы были подтвердить клятвой, что они получили означенную сумму от Риза-хана и передали губернатору. Как доказательство подкупа матерью набоба приводилось ее собственное письмо с печатью, в котором она подтверждала уплату этих денег.
Гастингс, сжав губы, выслушал обвинительный акт до конца.
Францис заключил чтение предложением вызвать обвинителя, чтоб обвиняемый оправдался перед ним. Гастингс вскочил в негодовании.
— Я запретил Нункомару вход во дворец и не допущу его сюда, если б даже мне пришлось собственноручно убить его! Я никогда не поставлю себя на одну доску с таким негодяем, и подобная мысль никогда не пришла бы мне в голову по отношению к англичанину и джентльмену. Защищаться против безумного обвинения было бы ниже моего достоинства, и я не признаю права за советом судить председателя.
— Совет сам знает свои права, — возразил Францис, — и если почтенный губернатор отказывается от оправдания, то это не меняет нашей обязанности разъяснить дело. Предлагаю приступить к следствию.
— А я объявлю заседание оконченным и все, что будет предпринято по этому делу, незаконным и недействительным! — сказал Гастингс и твердой походкой вышел из зала. Барвель последовал за ним.
— Самое лучшее было бы арестовать этих людей и послать доклад в Лондон, — сказал он, войдя с Гастингсом в его кабинет.
Гастингс уже вполне овладел собой.
— Нет, мой друг, — ответил он с улыбкой, — это поставило бы их слишком высоко, а на меня могло бы бросить тень; подождем, что они еще предпримут.