На берегах любви
Шрифт:
Грегори, чувствовавший себя сейчас более уверенно, чем день назад, налил себе вина и насмешливо улыбнулся:
– Можете успокоиться, милорд, Эдмонд уже забыл тот эпизод с Брэндом. Сейчас его интересует совсем другое – то, что он назвал огромным новым гаремом. Надо отдать ему должное, времени он не теряет и, невзирая на бургундское, уже успел обработать одну красотку, а сейчас занимается другой.
Пенскотт не на шутку встревожился:
– Какой именно?
– А вот той черноволосой, что прислуживает вашей жене. Кстати, она отлично смотрится в новом платье.
– Черт!
– Милорд, не
– Мои планы вас не касаются, капитан, за исключением тех, которые вам надлежит выполнить. Эта девушка – девственница, что я очень высоко ценю. Такое сокровище не растрачивают по пустякам, его используют в нужное время и за соответствующую цену. Предупредите Эдмонда, чтобы он к ней не прикасался. Мари-Селеста Рейвен – моя собственность, прошу не забывать об этом. А теперь идите и займитесь Джейсоном Брэндом.
Грегори вздохнул и поспешно вышел, решив, что сейчас старику лучше не перечить. Когда кругом плетут паутину, надо двигаться как можно осторожнее, иначе попадешь в нее вместе со всеми потрохами.
Гвендолин Пенскотт лениво протянула руку и взяла птифур с подноса на полу. Результаты двухчасового туалета были разбросаны вокруг в полном беспорядке: расшитый жемчугом корсаж небрежно свисал со спинки стула, смятое роскошное платье лежало наполовину скомканным под ее спиной, а жемчуг с разорванного ожерелья скатился под кровать. Портниха, конечно, не ожидает, что увидит свое изделие в таком виде, – потребуются долгие часы кропотливого труда, чтобы привести платье в порядок.
Гвендолин взяла еще одно пирожное и повернулась на бок, даже не пытаясь скрыть то укромное местечко, где ее любовник, к обоюдному удовольствию обоих, оставил свое пылавшее жаром содержимое.
– Восхитительно, сэр Жеребец! – Она поднесла пирожное к губам Джейсона и тут же отдернула, прежде чем он успел откусить.
– Как я понимаю, мы обедаем в одиночестве, мадам?
– Да, эта комната для гостей пустует, так что бояться нечего. – Гвендолин хихикнула.
– А я и не говорил, что боюсь, просто не хочется защищать свою честь в чем мать родила. – Джейсон снова попытался ухватить пирожное и снова промахнулся. – Ах так! Ну держись…
Гвендолин с многообещающим видом упала на спину и быстро положила последний кусочек пирожного на то влажное местечко, где зарождалась страсть.
– Угощение для самого лучшего Жеребца, сэр.
Дыхание ее участилось, когда он нашел языком ее угощение, и Гвендолин в ожидании грядущего наслаждения томно прикрыла глаза.
Несмотря на все старания, Мари так и не удалось узнать ничего особенного, за исключением того, что тори – настоящее проклятие для англичан. О вигах же никто не произнес ни слова; видимо, королевские советники рекомендовали своему монарху подождать, прежде чем принимать сторону одной из двух соперничающих группировок.
Зато трижды за сегодняшний вечер девушка ловила на себе взгляды Эдмонда, а от его сальной улыбки кровь стыла у нее в жилах. Как раз сейчас он направлялся прямо к ней, и Мари, присев в глубоком реверансе, быстро ускользнула через боковую дверь, а затем побежала через заброшенный коридор, который вел ко входу на галерею
Лишь когда узкая дверь закрылась за ней с громким стуком, Мари немного успокоилась. Здесь она была в безопасности – Эдмонд поищет ее немного и вернется к своему бургундскому…
И тут внезапно рядом с ней распахнулась незаметная потайная дверь, в проеме которой появился улыбающийся Эдмонд с канделябром в руке.
– Прекрасное укрытие, моя дорогая, – вкрадчиво проговорил он. – Вы ведь не знали, что я долгое время жил в этом доме и изучил его вдоль и поперек, не так ли?
Не отвечая, Мари помчалась через всю галерею к главному входу. Если удастся вовремя отпереть засов…
Эдмонд успел схватить ее в тот самый момент, когда засов уже открылся.
– Ну-ну, моя дорогая, не надо так спешить. Я умираю от тоски по вас с той самой минуты, как увидел вас и узнал, кто вы такая. Мне говорили, что вы девственница, хотя я не очень верю такому счастью, но существует только один способ это проверить. – Поставив свечу на пол, Эдмонд рывком притянул девушку к себе, а когда она попыталась вырваться и убежать, ухватил ее за платье. Материя, затрещав, разорвалась, и Мари, столкнувшись с какой-то скульптурой, оказалась на полу вместе с ней, что вызвало страшный грохот. Теперь они с Эдмондом ползали по скользкому паркету, и острые осколки мрамора впивались в ее нежную кожу.
Внезапно Мари почувствовала пальцы Эдмонда на своей обнаженной груди и пронзительно завизжала от ужаса. Вероятно, из-за этого ее преследователь потерял всякий контроль над собой: он закрыл ей рот пьяным поцелуем, а затем с силой ударил ее несколько раз по лицу.
В пылу схватки ни Мари, ни насильник не заметили луч света, проникнувший сквозь приоткрывшуюся дверь. Эдмонд, сорвав накидку с ее головы, наклонил к ней лицо, и тогда девушка плюнула ему в глаза.
– Грязная шлюха!
Эдмонд снова занес руку для удара, но внезапно кто-то оторвал его от Мари и, подняв в воздух, отшвырнул на другой конец галереи; голова молодого графа с глухим стуком ударилась о статую ухмыляющегося сатира. Как в тумане Мари чувствовала, что ее подняли на ноги, и в поисках спасения она прижалась к крепкой мужской груди…
– Все кончилось, крошка, не надо бояться, больше тебя никто не обидит.
Крепкий мужской запах, глубокий мягкий голос…
Теряя сознание, Мари успела в последний момент ощутить странный прилив сил, как будто кто-то поднимал ее из тьмы к свету.
Очнулась Мари лишь через несколько часов. Все мышцы ее болели, и ей долго не удавалось понять, где она находится.
Но вдруг ей показалось, будто она узнает обстановку вокруг себя. Девушка приподнялась на постели: комната учителя Бена!
В этот момент дверь открылась и Бен показался на пороге.
– Доброе утро! Наконец-то наша девочка очнулась, – с беспокойством произнес старый моряк.
Мари рывком натянула на себя одеяло.
– О, Бен, мое роскошное платье разорвано – теперь все будут смеяться надо мной, а лорд Пенскотт, наверное, придет в ярость. Дядюшка, я боюсь.
Старик, улыбаясь, погладил ее по плечу.
– Успокойся, дитя, граф знает, что это не твоя вина.
– Но почему я здесь?
– Ты не помнишь?