На берегах медовой реки
Шрифт:
— Знаешь, Ларри, я не склонен оставаться здесь исключительно ради ожидания этого счастливого момента, а других причин не вижу тем более. Признаюсь, место для лагеря на этот раз мы выбрали неудачное, так что вечером к его поискам придется подойти более ответственно.
— Да пожалуйста, — лениво ответила магичка. — Хотя не понимаю, что ты имеешь в виду под словами 'более ответственно'. Обойти каждое дерево и постучать по нему, чтобы проверить, не гидра ли это? Постучим. А если ты про то, чтобы спалить половину леса — просто так, на всякий случай, — то это не ко мне. У меня в родне драконов
— Одни фурии и мегеры, — закончил за нее Хельстайн. — Это я и так знаю. Обойдемся, пожалуй, без пожаров. Первый предложенный вариант меня вполне устроит, но хотелось бы только, чтобы сюрпризов больше не было. А сейчас собираем вещи и в дорогу.
Глава 4
Совместными усилиями Гарта выволокли из оврага и взвалили на аламана, который с недоумением отнесся к такой перемене в состоянии своего хозяина и успокоился не сразу.
— Красота, — мрачно сказала Ларри, глянув на перекинутого через седло подобно мешку охранника. — Нет, в самом деле, в таком виде он мне даже больше нравится. Поехали, что ли? Только приглядывайте кто-нибудь, чтобы наше сокровище по пути не потерялось.
Магичка тронула каблуками бока коня, и аргамак неторопливо зашагал по тропе. Хельстайн догнал ее там, где ветви деревьев снова начинали сплетаться над головой, пряча небо. Кони недовольно зафыркали, вступая в тенистый зеленоватый коридор.
— Что ж, добро пожаловать обратно на похоронный тракт, — вздохнул Монметон.
— Ты невероятно проницателен, — отозвалась Ларри.
Дальше ехали в молчании. Вязкая, неестественная тишина, какой им не встречалось в предыдущие дни, обступала отряд. Даже мерные удары конских копыт по мягкой земле, и те звучали приглушенно, не всегда попадая в такт реальным движениям. За Ларри и Хельстайном следовал Монметон, к задней луке его седла были подвязаны поводья Гартовского аламана, а завершал процессию Дьюин. Коварная речушка все еще сопровождала их, то приближаясь к тропе, то вновь отдаляясь, и дважды пересекала тракт, разливаясь мелким галечным бродом. Каждый раз, как им доводилось приближаться к воде, все за исключением продолжающего спать Гарта начинали настороженно принюхиваться и оглядываться, но ни меда, ни гидр больше не попадалось. Этот факт не радовал, пожалуй, одну только Ларри.
— Дьявольщина, — вдруг сказала она ни с того ни с сего, как будто продолжая некий разговор. — Хотелось бы мне знать, как поживают наши конкуренты.
— С чего это ты вдруг про них вспомнила? — удивился Хельстайн.
Магичка смерила профессора оценивающим взглядом, как бы прикидывая, имеет ли смысл отвечать, а потом все же пояснила:
— Скажем так, мне — и, похоже, только мне — интересно, почему мы до сих пор не встретили ни одного их следа, если не считать той первой кучки навоза. Семеро человек и семь лошадей. Не по воздуху же они летели? Впрочем, даже из воздуха отходы жизнедеятельности все равно должны вниз падать, как ежедневно нам доказывают птицы.
— Может, в обход двинулись? — предположил Дьюин, хотя сам в этом сомневался. Сильфрид не стал бы путать следы, если бы не ожидал погони, а о какой погоне может быть речь в этой глухомани, где до ближайшего сторожевого поста несколько
— Несомненно, — с непередаваемым сарказмом подтвердила магичка. — Вплавь через топи, закладывая петли не хуже зайцев. Аж всех гидр распугали.
— Сдалась тебе эта дрянь, — пробормотал Монметон. — Радовалась бы, что спокойно пройти дали.
— От счастья я позже попрыгаю, если ты не возражаешь.
— Думаешь, они вообще досюда не доехали? — уточнил Хельстайн.
— Понятия не имею, — пожала плечами магичка, хотела что-то добавить, но не успела, поскольку как раз в этот момент Гарт решил, что ему пора просыпаться.
Со стороны аламана донесся хриплый полустон–полувздох, за которым после небольшой паузы последовала не менее хриплая отборная ругань. Охранник вяло закопошился, пытаясь приподняться, и не сполз с седла головой вниз лишь благодаря веревкам, которыми практичный Дьюин щедро его обвязал.
— Чудо свершилось, — констатировала магичка.
— Дархест вас всех задери, — простонал Гарт, убедившись, что самостоятельно принять вертикальное положение у него не получится. — Снимите меня отсюда кто-нибудь!
— Зачем? — наивно поинтересовался Дьюин.
— Как самочувствие? — с ангельским выражением лица осведомилась Ларри, подъехав поближе. — Как голова? Неужто болит? Странно… Может, стоит поменьше всякую дрянь пить?
Гарт невнятно пробормотал что-то нелестное о самой магичке и всей ее родне за последнюю пару столетий.
— Да отвяжите вы его, наконец, — занервничал Монметон, глянув на осклабившуюся во все тридцать два зуба Ларри и ухмыляющегося наемника. — Чего мучить человека?
— Это еще неизвестно, кто кого мучает, — философски отозвалась магичка, однако все-таки спешилась и принялась распутывать узлы. В конце концов, освобожденный от пут охранник сполз с седла, безуспешно попытался удержаться на ногах, цепляясь за стременной ремень, и все-таки осел наземь, сжимая ладонями грозящий вот–вот развалиться на куски череп.
— Воды, — еле слышно прохрипел он.
Сердобольный Монметон передал Гарту фляжку и, порывшись в сумке, добавил маленький флакон, заверив, что плещущаяся в нем жидкость — лучшее средство от похмелья. На тактичный вопрос Ларри, на кой ляд ему сдалось средство от похмелья, если сам он считай что и не пьет, академик смущенно покраснел и пробормотал что-то вроде 'на всякий случай'. Как бы то ни было, зелье и в самом деле помогло. Взгляд охранника несколько прояснился, руки и ноги начали слушаться. До сих пор наблюдавший за происходящим со стороны Хельстайн, видимо, решил, что Гарт достаточно оклемался, чтобы начать воспринимать поступающую извне информацию.
— О'Тул, будь так добр, разъясни мне, для чего ты это сделал? — не повышая голоса, спросил он.
— Сделал что? — поднял на него страдальческий взгляд налитых кровью глаз охранник.
— Напился, — тяжело вздохнув, пояснил Хельстайн. — Или ты полагаешь наполненные спиртным реки чем-то естественным для природы северных окраин империи?
Издав невнятный звук, который должен был символизировать либо раскаяние, либо отсутствие подходящих аргументов, Гарт снова уткнулся взглядом в растущую промеж укатанных колей сочную траву. Однако не тут-то было.