На берегах озера Эль-явр

Феттер Марина

– Ну, ну, успокойся, высморкайся, – вот мой платок и продолжай, – сказал ей Оле Мортенлин, сын Бьорна Магнуса Таденлика. Его интересовало всё, что было хоть отдаленно связано с Йоттойхромоножкой, его давней, тайной и несбыточной мечтой…

Сам Оле не помнил, когда он впервые увидел и полюбил эту высокомерную и надменную вёльву. Она была всегда в его сердце, может быть, уже несколько жизней подряд он любил ее, но никогда она ему не принадлежала.

Она вообще не принадлежала никому. Никому, кроме своего Аса Бальдра, сына Фригг и Великого Одина. Его и не может забыть до сих пор, уже больше тысячи лет она

живет в великой тоске, вспоминая его веселый и добрый нрав, светлую душу и страстное горячее тело.

А Оле Мортенлин из-за нее не женился, стал моряком, уходил на годы в дальние плавания, подальше от деревни Тиммерхавн и фру Йотты Свамменхевен. В какой-то жизни был пиратом, в другой – губернатором Исландии. Побывал и начальником флотилии викингов, которые разбойничали на балтийских берегах в стране куршей и ливов.

Молодая ведьма шумно и мастерски высморкалась в большой полосатый платок Оле и продолжила, горестно всхлипывая:

– Ну вот, я и попросила, чтобы Духи предков собрали Большой Тинг и помогли тому мужчине из страны огня Муспельхейм. Чтобы он продал картину и чтобы стал богатым. Так просила меня та женщина из Осло.

– А Духи что сказали тебе? Что решил Большой Тинг?

– А они отказались. Совсем отказались. Они много говорили, и спорили, и мучили меня вопросами, а я совсем не знала, что им отвечать…

– О чем они спрашивали тебя?

– Сначала они спросили: за деньги или от сердечной доброты я хочу помочь той женщине. Я сказала, что просто хочу помочь, чтобы она стала немножко счастливей. Мне показалось, что она любит этого художника, но потеряла надежду быть рядом с ним. Пусть он ее тоже полюбит. И пусть они будут счастливы вместе. Ну, и конечно же, она мне заплатила, ведьмы не могут работать бесплатно. Так нас учат…

– О чем еще спрашивали они тебя?

– Совершала ли я обряд приворота. Я ответила, что меня об этом не просили. Они сказали, что это хорошо. А потом стали выпытывать, что я знаю о продаже картин, аукционах, банках и акциях. А я ничего этого не знаю. Я простая ведьма из деревни, моя бабушка была ведьмой, и ее бабушка тоже.

– Достаточно, милая… Что же сказал Большой Тинг, и зачем тебе понадобилась фру Йотта Свамменхевен?

Тут молодая ведьма вновь залилась слезами. Утираясь фартуком, а заодно и сморкаясь в него – платок Оле уже промок – она прорыдала:

– Они сказали, что я глупая недоучившаяся ведьма, что я отстала от жизни лет на пятьсот или даже на тыщу, не умею читать прошлое людей по их ладоням и воздуху вокруг них и потому соглашаюсь на дела, в которых ничего не смыслю, и беру за них деньги. И даю обещания, которые не могу выполнить. И сама даже не могу понять и оценить, какая я невежественная и тупая. Они много наговорили мне обидного, а потом сказали совсем непонятное… Но я запомнила всё до словечка, у меня же профессиональная память, – она впервые улыбнулась и оттого похорошела.

Оле внимательно посмотрел на нее и тихо попросил:

– Попробуй точно вспомнить, что именно… – и отвернулся от нее, чтобы не смущать своим пристальным взглядом. Страдалица задумалась на минуту, а потом, закрыв глаза, тихо и неуверенно произнесла, как заученное на незнакомом языке заклинание:

– Сейчас Мир людей и Мир духов проходит очередной этап трансформации. Все прошлые связи изменяются

или разрушаются. Тот, кто был предком в прошлой жизни, может стать любовником в нынешней, но это нарушение Закона. Древнее колдовство не работает, новое не существует. Знаки Судьбы тоже меняются и искажаются. Если Водопад Ведьм из нашего мира проник в голову человека иного мира, и он его нарисовал, это означает, что наступает время Великого Смешения. В такие времена заклинания удачи и любовные привороты особенно опасны… Та женщина из Осло – его далекая родственница, основательница его рода. Судьбу человека может изменить только Вершитель Судеб, но он соскучился и сейчас развлекается. Дурные времена…

Оле Мортенлин выслушал молодую ведьму и мягко спросил ее:

– Ты, конечно, всё это пересказала Йотте-хромоножке… и что же она посоветовала тебе?

– Она так строго со мной говорила и сказала, что раз я такая неумелая и такая дура, что не могу учиться новому и не могу даже понять, о чем сказали Духи Тинга, то мне надо в ближайшую пятницу бежать к Водопаду и попробовать начать жизнь сначала.

Ведьма шмыгнула носом, и губы ее искривились в беззвучном плаче.

– Ну, ну, прекрати призывать сырость. Грибы в этом году и без тебя уродятся. Продолжай. Оле терпеливо ждал, пока неудачница справится с приступом обиды.

– А еще она сказала, что, может быть, мне выпадет судьба стать матерью пяти поросят или козлят. А я не понимаю, что я сделала плохого и я не хочу прыгать в Водопад, – и молодая ведьма вновь залилась слезами.

Оле Мортенлин пробормотал что-то очень тихо и неразборчиво, улыбнулся, вздохнул и погладил ее по голове.

– Иди домой, милая, и не ходи к Водопаду в эту пятницу. Фру Йотта Свамменхевен пошутила, у нее было плохое настроение. Ты еще научишься помогать людям в их маленьких неприятностях, а уж посылать удачу или менять судьбу человека и впрямь не твое дело…

Пока Оле Мортенлин сидел на камне, тормошил щенков Айки и вспоминал свою встречу с молодой ведьмой, Хильда оделась, приготовила завтрак и пригласила Оле в дом.

Они сели за стол и славно поговорили о разных вещах, не забывая о копченой курице, соленых грибах и жареной картошке. Потом Оле достал свою дощечку, резец и продолжил вырезать узоры, не прекращая разговора с Хильдой.

Пальцы Оле и крепкие загорелые кисти рук работали ловко, красиво и стремительно. Казалось, не они управляют резцом, а сам инструмент тянет и ведет их за собой. И когда появлялась на свет еще одна спелая ягода или нежный лепесток, инструмент замирал, а пальцы любовно гладили, протирали и нежно ласкали поверхность дерева, а потом тоже замирали в восхищении перед совершенством своего творения.

– Как это у вас ловко получается! – Хильда не отрывала глаз от дощечки, на которой уже появился фантастический букет растений.

– Это не только я делаю. Это мой Могакан Гор-цик, – и Оле Мортенлин осторожно и трепетно провел лезвием своего ножика по раскрытой ладони. – Пару лет назад он мне попался на глаза в дедовом сундуке со всяким барахлом из Стамбула. Завернут был в кусок шелка. Тряпка вся истлела, я и хотел ее выбросить. А там он оказался. Посмотри, у него ведь имя есть, видишь, на ручке вырезано, – и Оле, держа свой резец за лезвие, показал Хильде красивый орнамент на деревянной ручке ножа.