На берегу незамерзающего Понта
Шрифт:
— И поэтому ты все взвесила и решила рискнуть! — возвела очи горе Лёля.
— Я просто живу.
— Жизнью не битая. Сначала тебя мать оберегала, потом Стасик. Игла в хрустальном яйце.
— А тебя напрягает? — не сдержавшись, брякнула Полина.
— Меня — нет. Я-то тебя тоже люблю. И тоже оберегала бы. Если тебя этот твой придурок обидит, от меня первой по роже получит. И с себя я ответственности не снимаю — сама надоумила, — тяжело вздохнула Павлинова и разжевала вишенку, запив ее глотком кофе.
— Ты нормальная? Ты тут при чем?
— Мои советы.
— Ты сейчас серьезно? — Полька медленно подбирала челюсть из чашки с кофе.
— А типа нет? До моих дебильных идей ты на других и не смотрела. А потом… посмотрела! И вот это вот все началось.
— Иван не имеет никакого отношения к твоим идеям, ясно?
Лёлька хмуро воззрилась на подругу с той долей скептицизма, которая присуща брюзжащим бабкам. А потом сказала:
— Ясно. С ним все не так, все по-другому. Теплее, свободнее, ярче. И с тобой такого никогда раньше не было, чтоб вот так дышать в полную грудь.
— Все сказала?
— Не злись. Я обязана была попытаться.
— Я не злюсь. Просто уясни себе, — Полина смотрела Лёльке прямо в глаза, — я не слушала тебя тогда, не слушаю сейчас.
— Прости, — Павлинова уныло опустила свою коротко остриженную голову. — Если тебе так правда лучше… я заткнусь, обещаю.
— Просто не учи меня жить.
— Как скажешь, — совсем несчастным голосом ответила Лёлька. — Я обожглась. Не хочу, чтоб и ты тоже…
— Зато у тебя будет шанс сказать, что ты предупреждала, — кивнула Полина. И было неясно, серьезно она или шутит.
— Да не хочу я так говорить! — возмутилась Лёлька и замерла с открытым ртом.
А за Полиной спиной раздалось насмешливое:
— Возрадуйся, Павлинова, тебе и не придется.
Полька быстро обернулась, и глаза ее заблестели.
— Привет!
— А ты говоришь, чтоб я корону дома оставил, — хмыкнул Мирош, наклоняясь, чтобы ее поцеловать. — Куда ни попаду — обо мне трындят. Тут оставишь! Привет…
Его губы скользнули по уголку ее рта. Потом он взглянул на Лёльку и рассмеялся — взгляд у той был испуганным и нахальным одновременно.
— Мы еще не доели! — заявила в свою очередь Полина.
— Вкусно?
— Очень!
Мирош придвинул стул от соседнего столика, уселся рядом, демонстративно раскрыл рот. И получил в ответ сунутое Полиной под нос меню.
— Жадина! — протянул Иван и забрал из ее рук незамысловатую папку. — Хочу такое, как у тебя.
К ним споро подбежала официантка и записала заказ. Павлинова с видом великомученицы взирала на парочку влюбленных идиотов напротив, но уходить не собиралась принципиально. Либо надеялась, что ее еще и подвезут. Конечно, Королла Мироша — это не спорткары и джипы Штофеля. Но Штофель ее никогда не подвозил, в отличие от Ивана, если он находил их вместе.
— Показал пацанам нашего Бродского, — между тем, сказал он, глядя на Полину, пока ждал свой заказ.
— И как им? — оживилась она. Даже тарелку отодвинула.
— Результатов два. Песня будет в альбоме. Они заценили. Гапон заценил настолько, что свалил из группы.
— Совсем? — после долгой паузы спросила Полина.
— Да
— А что ему не понравилось-то? — удивилась Лёлька, навострив ушки. Если наличие Мироша в Полиной жизни в целом она не одобряла, то творчеством «Меты» по-прежнему живо интересовалась.
Теперь замолчал Иван. Побегал глазами по столу, но, в конце концов, поднял голову и, быстро взглянув на Полину, ответил:
— Не оценил некоторые ходы аранжировки. Нелицеприятно отозвался о… о Листе.
— И что? Фастовский, например, на самом деле тоже Листа не любит, — хохотнула Полька.
— А я люблю, — серьезно ответил Мирош. — Я очень сильно люблю Листа.
— Ты его плохо знаешь.
— Между прочим, даже Кормилин с Фурсой возмутились! Они концептуально ничего против Листа не имеют.
— Еще бы! — Полина еле говорила от смеха. — Где они, а где Лист.
Судя же по выражению Лёлькиного лица, мозг у нее в голове уже взорвался и скользил вязкой жижей по стенкам черепа.
— Чего-чего? — переспросила она, хлопая ресницами. Но этот нервный импульс посылал, видимо, спинной мозг.
— Не вникай, все сложно, — хмыкнул Иван. Ему как раз принесли кофе и тортик. Такой же, как у Зориной. И он взялся за ложку. — Короче, у нас проблема.
— Безвыходных ситуаций не бывает, — констатировала Полина и, отломив кусок его торта, отправила себе в рот. Его брови взметнулись вверх. На мгновение он завис, а потом громко рассмеялся. Сейчас их смех — перезвоном устремившийся по кафе, сливающийся в единый звук одного на двоих счастья — и Лёльку заставил вздрогнуть. Будто бы ей позволили подсмотреть что-то важное, сокровенное, ее не касающееся. Прикоснуться к этому на мгновение и почти обжечься.
Говорят, боги ревнивы и завистливы. Нельзя показывать им своей радости — отнимут. Разрушат нерушимое. И Павлинова невольно отвела взгляд от влюбленных, живших только в глазах друг друга. Неосознанно, но затем, чтобы через ее взор никто не мог увидеть того, что нельзя открывать посторонним.
— Вам нужен клавишник, который уважительно относится к Листу? — глухо сказала она, уткнувшись в тарелку.
— Ну да! — кивнул Мирош. — Фастовского вашего, как я понял, уже отметаем, да?
— Фастовского лучше отмести в любом случае, — подтвердила Полина. — Для собственного спокойствия.
— Ок. А теперь внимание вопрос! Кто у вас на фортепианном такие же психи, как я?
— А свои психи закончились?
— Прям беда! Но я подумал… не все же у вас рвутся по филармониям лабать. Может, кому-то охота на стадионах.
— Наверное, может быть и такое, — Полька задумалась.
— У нас неделя на смену коней. Ну полторы — самое большее.
— Ну хорошо, что не к завтрашнему дню, — сказала Полина и улыбнулась. — А то на вечер были другие планы.
— Поль, у нас съемка скоро, Маринка там идеями фонтанирует, а клавишник тупо развернулся и ушел. Договор придется переподписывать точно, но если мы хоть кого-то приведем, то, может, она не так остро отреагирует. Бабло все-таки.