На берегу незамерзающего Понта
Шрифт:
— Вроде, столько вместе, а сказать нечего… и ждешь, когда свалю, да?
— Нет, но, наверное, ты и сам…
— Я и сам…
Он мотнул головой. Сунул руки в карманы. Неожиданно ярко, ослепительно улыбнулся. И пошел к выходу. Обернулся на пороге и бросил, как стоял — почти через плечо:
— Я люблю тебя.
— Я знаю…
Он вышел. Не обратился соляным столбом — поди, не Лотова жена.
Быстро выскочил на улицу.
Мальчишка с собакой все еще маячил на другой стороне дороги и жадно глядел на него. Глядел так, будто бы от этого зависело, жить
«Мирошниченко-младший», — проскрипело в голове. Механизм щелкнул, и все окончательно встало на свои места.
Он ломанулся в машину, сам сел за руль. Рванул с места. И сделал единственно правильное, что считал возможным здесь и сейчас. Набрал номер начальника собственной службы безопасности. Если в приватной жизни Станислав Штофель не пользовался охраной, то его особняк, дом его отца, торговые центры, офисы — все, что ему принадлежало — было увито сетью Николая Ильича Самерина. Когда тот отозвался, Стас выпалил в трубку:
— Я хочу знать все о Мирошниченко. Том самом Мирошниченко. Димоне. Семья, бизнес, связи. Все, Коля. Карт-бланш тебе.
И даже после этого легче ни черта не становилось. Всего-то появилась цель.
Полина оттолкнулась от подоконника и переместилась на диван, медленно осознавая, что произошло. Стас был здесь, они поговорили… расстались. Они расстались! Теперь она свободна — от него, от их романа, от своих обязательств. Она почти физически чувствовала, как ее накрыло ощущение легкости.
«Нельзя заводить новые отношения, пока не окончила старые».
Нельзя… Но она окончила. И Иван… Иван! Стоявший через дорогу и сдерживающий Лорку. Всё видел. Наверняка понял. Что должен был думать? Что-то же думал… И где сейчас?
Поискав глазами телефон, Полина подскочила с дивана и схватила трубку, обнаруженную на столе. Позвонить или идти к нему? Где он?
За калиткой она оказалась минут через пять после того, как отъехал Стас. И едва не навернулась на Мироша, устроившегося прямо под ее воротами на бордюре. Лохматого, в шортах и майке, опустившего голову на собственные скрещенные на подогнутых коленях руки. Хаски сидел здесь же. Никуда они не делись. И никуда они не денутся. «У нас это навсегда, не отвертимся», — вспомнилось ей, будто бы петли калитки проскрипели. Или нашептал ветер, дуновение которого шевелило Ванины волосы.
— Чего не заходишь? — спросила она ворчливо.
Мирош резко поднял голову и посмотрел на нее снизу-вверх. Белый. Поймавший собственный отходняк.
— Набирался смелости, — честно ответил он. — Обнаружил, что вышел из дому без короны.
— Верится с трудом, — улыбнулась Полина.
— Я другого объяснения не вижу. Из меня сейчас будто все дерьмо вышибли. Ощутимо. Если бы он на десять минут дольше оставался здесь, я бы вломился.
— Глупо! — сказала Полина и села рядом. — Кому и что ты собирался доказывать?
— Тебе. Что ты моя, — Иван повернул к ней голову. Руки его по-прежнему были сцеплены на коленях. И он все еще казался
— Сомневался?
— Нет!.. Да. Я просто подумал… Я знаю, какая ты моя. Но не знаю, какая — его. Прости.
— Никакая, — Полина положила голову ему на плечо и нашла своими пальцами его ладонь. — Никакая.
Мирош ухватил ее за руку, почти вцепившись, забрал себе, поближе. Коснулся губами фаланг. Потом поцеловал в макушку, втянув носом любимый запах поглубже. Тогда, в апреле, когда нашел ее после Рождественского рейса, еще не знал, что это будет так. Как много было ему неведомо, пока не оказался здесь. На этом бордюре под Полиными воротами.
— Моя?
— Ты должен был знать, — хмыкнула она и сжала пальцы.
— Не думай обо мне лучше, чем я есть.
— Не буду.
— А что будешь?
— Буду не думать, — рассмеялась Полька. — Буду влюбленной бестолочью, подходит?
— Ты не бестолочь. Данная характеристика из здесь присутствующих применима разве что ко мне с Лоркой, да, пес? — широко улыбнулся и Ванька. Но облегчение, сквозившее в его улыбке, был слишком хорошо заметно. И нервные кончики пальцев в ее руке чуть-чуть, едва ощутимо подрагивали. Он внимательно посмотрел на Полину и сказал: — А ты, Зорина, умница. Все делаешь правильно.
— А ты — нет! — деловито заявила она. — Чучело лохматое!
— Ты мне или Лорке? — хохотнул Мирош.
— Тебе! — она взъерошила его и без того косматую шевелюру. — Буду тебе косы заплетать и банты завязывать.
— Бесит?
— Не настолько, но все-таки, — она резко вскочила и потащила его за собой. — Идем ко мне, теперь я тебе хочу показать…
— А это не больно? — рассмеялся Мирош, поднимаясь и едва удерживая почуявшего возможность повеселиться пса — тот готов был зажигать по любому поводу.
— Не больно, — Полина рассмеялась следом и велела: — Лорка остается во дворе!
— Прости, друг, — сделал трагичное выражение лица Ванька, глядя на собаку, — не послушаемся — лишат довольствия.
Они вошли, прикрыли за собой калитку. Пса, правда, от поводка освободили, пустили исследовать территорию. А Иван в отсутствие старших женщин, совсем не как вор под покровом ночи в окно, а уже на всех основаниях — в дверь, как свой, прошествовал в дом. Полька, остановившись на минутку, чтобы сбросить шлепанцы, шустро направилась к себе в комнату, слыша, как за ней топает Мирош.
— Мне тут как-то… скучно было, — сказала она, устраиваясь за фортепиано.
Пальцы ее побежали по клавишам, зазвучавшим его песней, той, что однажды он сыграл ей на берегу. Сейчас мелодия наполняла комнату большим, чем просто ноты, а Полину — надеждой, что это важно не только для нее. Переливами от одного настроения к другому, то ускоряя, то замедляя темп.
Это была их история, предсказанная им в дождливый день на берегу незамерзающего Понта. Яркие вспышки из прошлого, из будущего, из сказанного и невоплотившегося. То, что видела она. То, что обещал он.