На берегу незамерзающего Понта

Светлая et Jk

— Слушай, а у тебя это… монстры давно приходили? — выпалила она то, что вертелось на языке.

— Да нормально все с физиологией, — буркнула Полька. — Как часы. Просто есть хочу.

— Ну да… Хотя у меня месячные еще два месяца были…

— Да ну тебя, — вяло отмахнулась Полина. — Пошли кофе хоть выпьем.

— Пошли. Сегодня я тебя угощаю, — включила Павлинова режим радости. — Но ты не бухти, а тест сделай. Ревешь без повода, жрать хочешь. Кстати, и покормлю тебя заодно.

— Не городи чепухи, это всего лишь Аристарх.

Они топали по коридору

академии, и Полина отчаянно пыталась понять, что же ей делать. Все больше склоняясь к тому, что надо задержаться на кафедре и сунуться к Фастовскому. Знала, чувствовала — что-то происходит. И почти мечтала о пышущей злорадством профессорской физиономии, с которой он выскажется обо всех допущенных ею ошибках.

— Не всего лишь Аристарх, а приват-монстр, — рассмеялась Лёля, — так его твой Мирош обзывает?

— Вот все умные, да?

— Я не очень! Правда! Мне двадцать четыре года, Зорина! У меня ребенку почти четыре. Я ни работы приличной не имею, ни мужика.

— Не начинай, — усмехнулась Полина, — у меня, кажется, тоже есть ребенок.

— Ну! Ревешь без повода, жрать хочешь! Гормоны шалят!

— От этого ребенка у меня шалят только нервы.

— Ты о чем?

— О ком. О Ваньке!

Павлинова затормозила у гардероба и снова ухватила Полину, удерживая за рукав.

— А этот орет или хвалит? — на всякий случай уточнила она.

— В море плещется! Думает, если на улице плюс пятнадцать, то можно начхать на календарь.

— В каком еще море? Декабрь на носу!

— А есть варианты? В Черном, конечно!

— Вот же, блин, адреналинщик! — прыснула Павлинова. — Это он когда? Зачем?

— На выходных, — вздохнула Полина. — Мы в Затоку ездили. «Жара», — говорит. И в воду полез, я глазом моргнуть не успела. Потом еле в ванной отпарила!

— Не заболел?

— Если не притворяется, то нет.

— Ну как тут притворишься? Сопли — они либо есть, либо нет! — Павлинова забрала пальто и сунула руки в рукава. А потом, застегиваясь, постановила: — А прикинь — вот так всю жизнь… отпаривать придурка. Одумайся, пока не поздно, ну!

— А нам весело было, — рассмеялась Полька и нацепила на свою светлую макушку разноцветный берет.

— Ясно. Тебя во сколько твой клоун сегодня забирает, веселушка?

— Сегодня я самостоятельная.

— А чё так?

— Ну вот так.

Улыбка на лице Павлиновой резко превратилась в кривоватую усмешку. Она поправила на плече сумочку и ядовито изрекла:

— Что? Любовь закончилась, и наступили будни?

— Не ворчи, — Полька подхватила ее под руку и выволокла, наконец, на улицу. Там действительно стояла невероятно теплая погода. Ошалевшие каштаны цвели, как в мае, не менее ошалевшие коты орали ночи напролет.

В своей любимой кафешке они быстро выпили кофе и съели по десерту, Полька даже не заметила, что это было. Слишком увлеклась рассуждениями идти или не идти к Фастовскому, а потом спором с Лёлькой, кто будет платить.

Через полчаса ее недоуменная мордочка сунулась в дверь кафедры специального фортепиано, и, собравшись с духом, Полина

обратилась к восседавшему там в одиночестве Фастовскому:

— Аристарх Вениаминович…

Седовласый приват-монстр обманчиво добродушным взглядом удивленных глаз под прямым пробором волос, как у старорежимного профессора или писателя, взглянул на нее и вскинул пепельные брови.

— Зорина? Что это вы не устремились в омут личной жизни, как положено студентам после пар?

— Я… — Полина замерла на мгновение, решительно переступила порог и, вместо омута, ринулась в разверзшуюся перед ней пучину: — Я хотела вас попросить о дополнительном занятии перед концертом.

— Зачем вам? Что вас не устраивает?

— Много не бывает. Тем более, перед важным мероприятием.

— Вы про Большой рождественский концерт?

Полина кивнула. Фастовский ослепил добродушной улыбкой — точно витаминов счастья наелся.

— Так вам не нужно, — небрежно махнул он рукой. — Выдыхайте.

— В смысле? — спросила Зорина, чувствуя, что именно выдохнуть она и не может.

— Удовлетворительную оценку я вам по усилиям за семестр и так нарисую, а на концерте позориться не дам с вашим недо-Рахманиновым.

— Но Аристарх Вениаминович!

— Уже седьмой десяток Аристарх Вениаминович, — садистски радостно кивнул он.

— Но почему? Я же готовилась.

— Это я вас готовил. А вы витали в облаках! Как с каникул вернулись, так у вас глаза счастливые, как у… как у пациентки первой психиатрической!

Сдерживая слезы, Полина опустила голову. За все время учебы Фастовский впервые не допустил ее к участию в концерте. И это было ужасно. И спорить же бесполезно! Она набрала в грудь как можно больше воздуха, негромко попрощалась и вышла, плотно притворив за собой дверь.

Теперь Зорина не летела по коридорам, к ногам будто гири подвесили, и она медленно брела вдоль стен, спускалась по лестнице, выходила из здания. Тепло больше не радовало. На улице оказалось шумно и пыльно. Противненько зудело Лёлькино замечание про «будни». И весь день сейчас казался едва ли не самым отвратительным в ее жизни. Она дотопала до остановки, но передумала и потопала дальше, уныло глядя себе под ноги. И совершенно не понимала, что же ей делать. Фастовский словно подталкивал ее к выбору. Для нее же выбора быть не могло. Она не могла без музыки, и она не могла без Ивана. Вздыхая, она шагала по улицам, когда ощутила под рукой в кармане вибрацию телефона.

Мирош. Будто почувствовал. У нее жизнь под откос, а он очнулся. Перезванивает.

И начал с места в карьер — с трех «П»:

— Привет! Прости! Придурок!

— При-вет, — в ритме собственных шагов ответила Полина.

— У нас с Таранич встреча была. Я замотался.

— Как прошло?

— Жить будем. Правда, судя по всему, ближайшие два месяца — на колесах. А ты где? Чего голос такой?

Полька равнодушно поводила глазами по сторонам, осознавая, куда довели ее ноги.

— А меня Аристарх к концерту не допустил, — сказала она наконец. Совсем бесцветно.