На Бейкер-стрит хорошая погода, или Приключения веселых мусоров

Черкасов Дмитрий

– А сегодня, вы представляете, – возмущался канадский гость, – мне вдобавок подкинули какое-то странное письмо. Вот, почитайте. – И он протянул Холмсу бумагу.

Текст письма был вырезан из газеты и наклеен аккуратно на лист: «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот».

Пока Холмс с помощью лупы рассматривал бумагу, Ларин заинтересованно изучал конверт. На месте, предназначенном для адреса, виднелась надпись: «Отель Нортумберленд».

Андрей незаметно ткнул Дукалиса локтем в бок и кивнул на адрес:

– Смотри, Толян! Надо срочно ехать в отель.

Анатолий, в ногах которого мирно похрапывал

сэр Лерсон, в ответ лишь утвердительно подмигнул.

Через некоторое время великий сыщик, обратившись к оперативникам, поинтересовался, что они думают об этой истории. Те еще раз подтвердили, что ехать в отель необходимо, хотя, по их мнению, «дело» о пропаже ботинок явно отказное.

– «Отказное», значит… – Андрей постарался доходчиво объяснить английскому сыщику смысл этого выражения. – Это значит, что «ви хэвн`т эни криминал» [55] .

55

Преступления нет вообще (англ.).

– Ну почему же? – задумчиво отозвался Холмс и искоса поглядел на сэра Генри, прикидывая размеры состояния канадского бизнесмена. – Все зависит от размера гонорара. Давайте-ка, поедем сейчас в отель, тем более что вы, Энди, туда, кажется, собирались. А по дороге продолжим нашу беседу.

Воспользовавшись благоприятным моментом, проснувшийся сэр Лерсон выклянчил у Дукалиса остатки его обеда. Благополучному исходу этой акции способствовало тщательное и неоднократное вытирание сопливой морды о штаны оперативника. Правда, после того как Дукалис, дабы спасти одежду, сунул бульдогу последний кусок бифштекса, сэр Лерсон достойно удалился и удобно расположился в мягком кресле, разложив на нем трапезу.

– Сэр, – почтительно обратился Холмс в сторону жующей пасти, – не могли бы вы оставить в покое мое кресло и перейти пообедать куда-нибудь в другое место? Тем более что мы сейчас уезжаем.

Но увещевания сыщика оказались тщетными.

Обиженный сэр Лерсон, демонстративно повернувшись к невежливому джентльмену задней частью своего тела, лишь обиженно пукнул, показывая всем своим видом, что аудиенция окончена.

* * *

– Мужиков прикрыть надо, – констатировал озабоченный реноме оперативников Казанова, выслушав рассказ Соловца об угрозах Петренко.

Трезво-молчаливый Плахов согласно кивнул.

– Надо-то надо. Но как?

Казанцев кивнул на сейф, где, как он точно знал, стояла пол-литра «Столичной».

– Может, для легкости мысли?..

– Для легкости мысли могу дать лизнуть марочки. – Соловец намекнул на хранящиеся в том же сейфе вещдоки по делу об убийстве торговца ЛСД, представлявшие собой два конверта с блоками марок, украшенных серпами и молотами. Один раз Казанова уже зажевал марочку, после чего ему сутки мерещились болонки размером с трехэтажный дом и бегающие по столу слоники высотой со спичечный коробок, которых он пытался прихлопнуть рукояткой пистолета.

Капитан обиженно засопел.

– Так. – Майор набросил на плечи куртку и двинулся на выход. – Я – за Мартышкиным, а вы тут думайте…

Казанова присел на подоконник и проследил, как Соловец забрался на переднее сиденье тарахтящего УАЗика. Когда бело-синий «козел» скрылся за поворотом, капитан достал из кармана отвертку, поковырял замок

сейфа, распахнул тяжелую дверцу и выставил на стол бодрящий напиток.

– Ну что, по граммульке? – Казанцев подмигнул Плахову.

– Грех отказываться, – согласился старший лейтенант.

* * *

По дороге в «Нортумберленд» великий сыщик, как обещал, достаточно добросовестно и подробно поведал о проблеме мистера Мортимера.

Клиент, оказывается, показал Холмсу манускрипт, датированный 1772 годом. В документе воспроизводилась старинная легенда о проклятии рода Баскервилей и о циничном насильнике Хьюго, пострадавшем за свои развратные наклонности. Ларин заметил, что «и у нас насильников не жалуют, могут всей камерой любить по очереди», но сыщик сказал, что здесь дело совсем в другом. Мистер Хьюго скончался либо при совершении насилия, либо непосредственно после его завершения. Слуги погибшего слышали жуткий вой и видели самого настоящего болотного дьявола около места преступления.

– Я лично ничего необычного в этом не вижу, – возразил Холмсу Ларин, – наверняка местные полицейские не захотели ухудшать показатели раскрываемости, нажали на свидетелей, разъяснив, что при иной версии происшедшего они сядут как соучастники. Вот и все дела. Помнится, в прежние времена криминал чуть ли не полностью на нечистую силу списывали. Сидит себе какой-нибудь шериф, рост преступности в округе – ноль процентов. А что касается трупов да хищений – во всем то домовые, то тролли, то привидения ваши любимые виноваты… Вы что-нибудь слышали, Шерлок, о лицах так называемой кавказской национальности?

Холмс отрицательно замотал головой.

– Тем не менее, – продолжил многомудрый опер, – в некоторых странах считается, что все беды идут именно от них: что запор, что золотуха, что сибирская язва в почтовых конвертах, что отобранные на Олимпиаде медали, что дурацкая экономическая политика правительства… То же с вашими привидениями и болотным дьяволом. Неужели не слышали местный фольклор: «Козы в Бельгии съели капусту, воробьи – рис в Китае с полей, а в Британии дьяволы с хрустом истребили полезных людей» [56] ?

56

В действительности Ларин несколько перефразирует строки из песни В. Высоцкого «Про мангуста».

В фольклоре великий сыщик не был силен, но возразил своему оппоненту, что случай с Баскервилями не так прост, как кажется.

Дело в том, что недавно, по словам Мортимера, неожиданно скончался потомок Хьюго – почтенный сэр Чарльз Баскервиль. Вышел из дома и не вернулся. Труп бедолаги обнаружили у тропинки, ведущей через болота.

– Возможно, вы где-то правы, – нехотя согласился великий сыщик. – Осматривая место преступления, наши бобби даже не удосужились описать толком следы. А вот Мортимер заметил, что сначала на песке были отпечатки подошв ботинок покойного, затем – только отпечатки носков ботинок. А ведь это безусловно означает, что человек бежал [57] .

57

Подобным образом рассуждал герой А. К. Дойля в «Собаке Баскервилей».