На благо чужого мира. Выходец
Шрифт:
Во время его переодевания Зонтик прятался в волосах и, заметив копошение ящерки, стражник знаками показал, что его можно пересадить как раз в этот внутренний карман. Идея понравилась Николаю, и он не преминул воспользоваться дельным советом. Очутившись в кармане, Зонтик замер и, к радости парня, так там и остался. А то как-то иногда раздражало постороннее копошение на его теле.
Одевшись, он показал на стоявшее ведро и знаками дал понять, что не будет им пользоваться. Поняв, что от него требуют, стражник ухмыльнулся и повел его на первый этаж. Что-то сказав проходящему мимо мужчине в таком же обмундировании, он вернулся обратно на пост, поручив заботу о новоприбывшем
– Пир-рэт Гролс, - сказал второму стражнику Кукушкин и пару раз повторил. Вояка оказался не глупым и отвел его к капитану, который что-то диктовал писарю в той же небольшой комнатушке, заваленной бумагами.
Дав знаками понять, что ему очень нужны свои вещи, студент с надеждой взглянул на капитана.
– Гюнкар, где там пожитки новенького? – поняв, что от настырного выходца не так просто избавиться, ир Гролс вздохнул и все же решил, что нужно достать его вещи. По крайней мере, убедится, что все в целости и сохранности, к тому же – а вдруг там что-то жизненно важное для него. Поди пойми назначение этих иномирных штук. Пусть уж аналитики и ученые с этим разбираются.
Через минуту-другую писарь вытащил небольшой холщовый мешок, в котором уместился нехитрый скарб парня.
Выудив из мешка свою расческу и рулон туалетной бумаги, Кукушкин показал их капитану. Покрутив в руках расческу из непонятного материала, ир Гролс отправил ее обратно в мешок, а разочарованно вздохнувшему парню отдал свой деревянный гребешок.
С рулоном удивительно тонкой, но за счет этого и не отличающейся прочностью бумаги капитан поступил несколько иначе. Несколько минут он обсуждал с Гюнкаром, является ли бумага писчей, как он вначале решил, но, не придя к окончательному выводу, он отмотал приличный кусок, свернул его и закинул в мешок, остальное же отдал напряженно ожидающему парню.
Тот факт, что ему вернули большую часть туалетной бумаги, несказанно обрадовал Николая и он расплылся в благодарной улыбке. Деревянная расческа не вызвала в нем такой прилив радости, но это лучше, чем ходить со спутанными волосами.
Спросив жестами нужно ли молодому человеку еще что-то и получив отрицательный ответ, Пиррэт Гролс повернулся к писарю и продолжил заниматься повседневными делами.
Когда Николай вышел из кабинета, ожидающий в коридоре стражник повел его на задний двор. Там стоял и летний душ на пару кабинок, и вполне нормальный сортир на три двери, даже с виду получше некоторых дачных. А в сторонке небольшой деревянный сруб очень уж напоминал баню.
«Ну что ж, удобства у них хоть и средневековые, но хоть за чистотой следят», - констатировал факт Кукушкин. Он, конечно, не был брезгливым, но как-то не хотелось подцепить какую-нибудь болячку из-за несоблюдения элементарных правил личной гигиены.
Закончив со своими делами, парень вернулся к стражнику. К немалому огорчению Кукушкина его отвели обратно в комнату, но зато там ждал завтрак. Правда, его одежды не оказалось. Из личных вещей остались лишь выпрошенные расческа и рулон бумаги. Но психовать и злиться по этому поводу парень не стал – тяжело ругаться и что-то доказывать людям, не разговаривая на их языке. А что вещи? Да никуда не денутся, наверно так же оставили на хранение, а переодели, чтоб не выбивался из общей массы.
Последующие несколько дней Николай маялся со скуки. Электричества в поселении не имелось, газет и журналов тоже. Хотя если б и обнаружились какие-либо печатные издания, студенту это вряд ли принесло облегчение – все равно на незнакомом ему языке.
Развлечения поселенцев были простыми: бои
А хозяйствовал в таверне старый конюх. И как он только совмещал присмотр за лошадьми и владение таверной? Но, как бы то ни было, в силу своего скромного характера Кукушкин лишь иногда смотрел со стороны как местные веселятся по вечерам. Несколько раз его пытались приглашать жестами присоединиться к веселью, но настроение у него не располагало участвовать в нехитрых развлечениях и вскоре его перестали дергать.
В общем, делать в поселении ему оставалось нечего кроме как сидеть в комнате, заниматься Зонтиком и выходить прогуляться. Благо хоть это ему не запрещалось, но куда б Кукушкин не пошел, за ним всегда следовал кто-то из стражников, периодически они менялись. И как он понял на следующее утро своего прибытия, стулья напротив его двери стояли не просто так – когда он находился в отведенной ему комнате, его постоянно сторожили.
И чего его опасаться? Человек он мирный, психически вроде устойчивый, не маньяк какой-нибудь. Хотя, что взять с реконструкторов: если человек хочет отыгрывать стражника, то и сторожить нужно что-то, ну или кого-то, как в его случае.
Люди в деревушке оказались весьма доброжелательны к нему и от безделья он пытался им помогать чем мог: то ведра поможет застенчивой девушке донести от колодца (правда, чуть не расплескав пол ведра), то дров пытался наколоть на заднем дворе казармы. Местные на все его потуги улыбались и порой даже откровенно хохотали, если у него не очень удачно получалось заниматься такими обычными сельскими делами. Жителям казармы Кукушкин пока остерегался навязывать свое общество, хотя ему очень хотелось вблизи рассмотреть их обмундирование и оружие, а по возможности и взмахнуть пару раз палашом или выстрелить разочек из ружья.
Но больше всего ему понравилось на конюшне. Она была просторной и чистой, рассчитанной на сорок мест, как он насчитал. Денники располагались с двух сторон широкого прохода, с двух концов которого были входные ворота. Все животные содержались в порядке и, как он заметил, каждый ухаживал за своей лошадью, а за общим порядком и запасными лошадьми следил конюх. Этот пожилой ворчливый дядька и его подросток племянник были не против его общества и частых посещений.
Благодаря пареньку Николай даже запомнил несколько слов и фраз на их местном, как он думал, диалекте. Чаще всего он посещал невысокого рыжего конька, на котором прибыл в деревушку. От своего рациона он порой приносил ему кусок хлеба.
Заметив интерес чужака к лошадям, паренек назвал ему имена тех, что находились в конюшне. Запомнил Николай не всех, но имя рыжего не забыл – Фурм. Иногда выглядывающий из-за пазухи Зонтик не противился его общению с другой живностью и, складывалось впечатление, что рептилия вполне наслаждалась сытой жизнью и катанием на парне.
За то время, что студент успел насмотреться на местных, он не раз замечал у солдат деревушки таких же ящериц, как и у него. Разве что размером и цветом они отличались. Котов и собак тоже хватало, только они не сидели на плече человека или тулье его шляпы. Первое время поведение ящерок Николая забавляло, а потом уж и сам привык.