На блюдечке

Ляликов Алексей Владимирович

– К сожалению, вы опоздали.

Доктор Тайсон была похожа на бабушку. Уставшую, но готовую снова и снова выслушивать глупые вопросы надоедливых детишек и объяснять им, в который раз, прописные истины. Проникая сквозь кисейную занавеску на полураскрытом окне, лучи Солнца рисовали узор из замысловатых теней и жёлтых световых пятен на её лице, на белом чепчике, скрывавшем длинные седеющие волосы, на халате с короткими рукавами. Ветер шевелил ткань,

узоры блуждали, создавая иллюзию лишних морщин и старя женщину. Её голос был полон терпения и выдержки, спокойствия и хладнокровия. Ему не хватало только одного - элементарной доброжелательности. Но Сильвия понимала и это. Многие годы до Тэйлора никому не было дела, кроме персонала больницы, и вот является некая вертихвостка, объявляет себя детективом, суёт всюду нос...

– Как и ваши предшественники.

Минуточку. Опоздали? Предшественники? Что она сейчас сказала?

Психиатр не может не быть психологом. Причём практикующим. Тайсон поняла, что гостья не понимает ничего. И усмехнулась. Совсем не весело. Наверное, усмешка без тени улыбки - отличительный знак психиатра со стажем.

– Маркус умер в прошедшее воскресенье. А позавчера здесь уже были двое, представившиеся вашими коллегами, и много чего нового для себя узнали.

– Коллеги?.. И как они... Ой, простите, мне, конечно же, очень жаль... Я понимаю, при жизни судьбой этого человека никто не интересовался, а стоило умереть, и сразу же понаехали любопытные... Я ведь только в понедельник узнала о его существовании,.. вернее его уже не существовало... то есть он уже не жил, а я даже...
– она окончательно запуталась, смутилась, покраснела и умолкла.

– Да, коллеги, частные сыщики, как они сами себя назвали. Двое представительных мужчин среднего возраста. Не стыдитесь, я понимаю, что ваша работа не предполагает сочувствия каждому умершему свидетелю. Эти люди тоже рассыпались в извинениях.

В кабинет снова заглянула высокая худая негритянка и обменялась выразительными взглядами с Тайсон. После чего, не издав ни звука, скрылась за дверью.

– Видимо, я не даю вам заняться делами?

– Ерунда. Нет ни одного важного дела. А молодёжи пора учиться работать самостоятельно. Мы, старики, не вечны. Что пациенты, что врачи.

– Меня, по большому счёту, интересует ваш бывший сотрудник Баркли и его отношения с Тэйлором.

– Ну, вот видите, и интерес у вас общий. Люди в чёрном, правда, сперва искали только Тэйлора, о Баркли они и не догадывались, но когда услышали о визите того полицейского...

– Постойте, постойте! Люди в чёрном? Полицейский?

– Это наша молодёжь их так прозвала. На самом деле они были в светлых рубашках и брюках. Просто вели себя уж больно... солидно и загадочно. Хотя и вежливо. А полицейский... Я вижу, мне надо начать издалека. Что вам уже известно?

Сильвия задумалась. А действительно, что?

–

Баркли должен был много общаться с Тэйлором, прежде чем уволится от вас.

– Понятно. Значит, интересующая вас история началась четыре года назад, когда у нас появилось это блюдце. От одного его вида Маркус пришёл в неистовство. Поймите правильно, рассудка в его голове давно было не больше, чем в бочке с забродившей квашнёй. С ним мало кто мог общаться. Почти никто из нас его поведение не понимал, а он слабо реагировал на любые наши подводки к контакту. Но его не считали буйным. Бывали приступы, однако они гасились если не за секунды, то за минуты. А здесь он шумел больше суток.

– Под блюдцем вы имели в виду вот это?
– Сильвия показала ей тарелку на экране телефона.

– Да. Надо же, какая чёткая фотография, у других гостей такого не было... Так вот, Маркус продолжал сильно переживать, даже когда мы убрали блюдце из поля его зрения...

– А как оно вообще к вам попало?

– Какое-то благотворительное общество привезло тогда много подарков. Мягкие игрушки, книги, для наших пациентов бумажные подходят больше электронных, и разные настенные украшения. Я не помню названия, предыдущие гости сами рылись в наших бумагах, но если вам нужно, могу попросить кого-нибудь...

– Давайте, попозже. Сейчас мне интересней, откуда в этой истории взялся Баркли.

– Стивен предложил наоборот, побольше показывать Маркусу блюдце, чтобы он привык и перестал нервничать. Они много времени проводили вместе, рядом с этой штукой, и, спустя пару недель, Маркус уже не буянил, глядя на неё. А потом Баркли неожиданно уволился.

– И блюдце исчезло вместе с ним.

– Похоже, кое-что вы всё-таки знаете.

– Кое-что знаю, но это была догадка. И как повёл себя Тэйлор?

– Он первый, кто заметил, что этой штуковины больше нет. Мы сперва и не поняли, с чего Маркус опять занервничал. Когда разобрались, взялись искать Стивена, но он и телефон сменил, и переехал, в итоге, пациент успокоился быстрее, чем мы смогли бы вернуть его любимую игрушку. Ясное дело, что Баркли поступил плохо, скрывшись с этой посудой, но начинать какие-то разбирательства из-за неё наше начальство не захотело. И правильно, я считаю.

– Больше вы его не видели?

– И даже ничего о нём не слыхала. Да и не вспоминала почти. Пока, в прошлый понедельник не появилась дочь Маркуса, Джулия. Оказалось, что она тоже, в каком-то смысле, из наших. Из пациентов. Провела два с половиной десятилетия в похожем заведении. Но вылечилась. Такое бывает. Очень редко, но случается. Удивительно, но Маркус её сразу узнал. И это просто замечательно на него повлияло. Таким разумным его поведение почти никогда не было. Уж на моей-то памяти, точно. Они общались несколько часов, пока он не вымотался настолько, что уснул. А она ещё долго расспрашивала нас про Баркли и блюдце.