На боевом курсе

Пстыго Иван Иванович

Официальное сообщение о начале войны передали по радио часа через два. А командир полка приказал нам организовать нам оборону аэродрома и перестраиваться всем на боевой лад. Последовали конкретные указания начальнику штаба, заместителям, командирам эскадрилий.

Экипажи боевых машин пошли снова проверять всю подготовку вооружения.

До войны при учебной тревоге допускались кой-какие условности. И вот эти условности без каких-либо команд и распоряжений полностью отменялись. За каждым самолетом мы отрыли окоп - один

на весь экипаж. Потом взялись за общие окопы - для звена, эскадрильи.

– Ну что, товарищ командир, война?!
– допытываются мотористы. Чувствую, что надеются на опровержение, хотят услышать что-нибудь о недоразумении, провокации, инциденте.

...Странная вещь, пока тревоги были учебными, беседовать о возможной войне мне было проще и легче. И быть уверенным в ней было легче. Теперь же, если бы мне дали какой-нибудь незначительный факт, который позволял бы истолковывать все как трагическую ошибку, с какой радостной безоглядностью я зацепился бы за него и поверил бы в это недоразумение.

Но я разочаровываю своих подчиненных:

– Война, ребята. Наверное, война...

Репродуктор эскадрильи, укрепленный на дереве, вскоре рассеял наши последние сомнения. Прозвучала речь Молотова о вероломном нападении гитлеровской Германии.

Вернулся от командира полка комэск Гудзенко, и мы начали формировать группы, готовиться к боевому вылету для нанесения удара по войскам противника.

Командир нашего полка полагал, что лучший пример - это личный, поэтому крещение огнем первыми предстояло принять старшим командирам, руководящему составу полка. Рядовые летчики в первые бои вообще не ходили, командиры звеньев - и те не все получили разрешение на вылет.

Сформировали две группы по две девятки, и эти восемнадцать самолетов стали готовить к вылету на боевое задание. Была поставлена следующая задача: поскольку Румыния выступала на стороне Германии и, по данным разведки, на ее территории вблизи границы скапливались войска явно для того, чтобы форсировать реку Прут и вторгнуться в пределы Советского Союза, нам приказали упредить это наступление и нанести по врагу удар.

Мне определили место ведомого в звене своего командира эскадрильи, слева от него.

И вот в шестнадцать часов прозвучала команда: "По самолетам!" Выполнили мы ее со штурманом Сашей Демешкиным не хуже, чем на тренировках. Чего нам такая четкость стоила - другой вопрос.

Оказалось: запускать мотор, выруливать, взлетать в мирное время для учебного полета - одно дело. И совсем другое - для боевого: психологически вышло во сто крат сложнее!

Взлетели. Набрали высоту. Молчим. Во время учебного полетов мы не единожды пролетали над этими местами: все те же крупные и мелкие селения с белоснежными хатами, утопающими в зелени садов, аккуратные поля вперемежку с лесными остравинами, мастеровито натянутые нити дорог.

Вот и Прут. И вроде бы солнце

светит как обычно, но блеск нынче у Прута какой-то стальной, холодный. Я невольно поежился.

Мерно гудит мотор. Курс на запад...

Вышли мы на скопление войск противника на шоссе. С небольшими интервалами между колоннами к границе двигались автомашины с людьми и техникой. На наше появление враг не реагирует. Гитлеровская пропаганда явно перестаралась, полагая, что летать могут только немецкие самолеты.

Заходим на бомбометание. Боевой курс. Прицеливание. Сброс!

Летчику плохо видно, как поражается цель, а штурман может посмотреть назад и оценить попадание бомб.

– Цель накрыта!
– радостно кричит Демешкин.

Но тут же нас начали обстреливать зенитки. Стреляли немцы впопыхах и неточно.

Зенитные снаряды рвались довольно далеко.

– Иван! Глянь, какие фиалки цветут!..
– это все наш штурман Саша Демешкин.

Нашел о чем толковать!

– Ты попроси, может, поближе поднесут, - сержусь я.

Из-под зенитного огня наши самолеты вышли благополучно - без единой царапины. Весь полет длился часа полтора, и в восемнадцать часов мы были уже на своем аэродроме.

Сильно возбужденные, разговорчивые более обычного, мы радовались нашей первой победе, и все мое звено допрашивало меня:

– Товарищ командир, ну что? Как?..

Я стараюсь отвечать сдержанно и деловито.

Демешкин перебивает:

– А снарядов, братцы!
– и присвистывает.
– Там снарядов как гороху в поле!..

Я его не одергиваю: пусть настроит людей на серьезные бои.

Командир эскадрильи Гудзенко, собрав все подразделения, сделал подробный и поучительный разбор первого боевого вылета.

– Накрыли мы противника хорошо, - оценил он нашу работу.
– Две трети успеха

Отношу на внезапность. Но держались мы не компактно, развороты выполняли не дружно. Переключали все внимание на цель, а ведь так нельзя. И за своими товарищами, и за воздухом надо следить...

И комэск повел речь о противозенитных маневрах, об эффективности бомбометания, об отражении атак истребителей. Говорил спокойно, как будто разбирал наши обычные тренировочные полеты.

В тот день было еще несколько вылетов. Одна из групп ходила на бомбометание, другие экипажи на разведку.

С позиций зрелых рассуждений, наверное надо отметить, что командиром полка при формировании групп для нанесения первого удара по войскам противника была допущена ошибка, которая могла обернуться потерей боеспособности части. В самом деле, навались на нас противник группой истребителей до цели, над целью или даже после боевой работы - и полк потерял бы весь свой руководящий состав, то есть практически был бы выведен из строя.

Нам повезло. Немцы сплоховали. Ну а майор Родякин своего добился: крестил огнем!