На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

Успенский Владимир Дмитриевич

– Почему не выполнили мое распоряжение о движении на Мечетинскую, повели Конармию в район Торговой?

Буденный, помедлив, объяснил.

– Вам известно, к каким последствиям привело невыполнение распоряжения?

И опять, помедлив, Буденный продолжал рассказывать о морозах, о том, что нельзя было отрываться от населенных пунктов, как это сделал генерал Павлов.

Слушая их разговор, Климент Ефремович подметил в Тухачевском молодую прямолинейность: не знает, не чувствует многообразия оттенков, которые есть в любом деле и понимание которых приходит лишь с жизненным опытом. Принцип «приказано - выполнено» был и будет основой любой регулярной

армии, но в войне гражданской, иногда еще полупартизанской, не всегда можно придерживаться несгибаемых правил. Тем она и отличается, эта война, что необходимо учитывать настроение, революционный порыв, инициативу самих масс и направлять их движение в нужное русло...

За спиной Тухачевского неслышно появился коренастый мужчина с сильными покатыми плечами. Смуглый, черноволосый, усы тоже черные. Нос большой, слегка загнутый. По кавказскому обличью сразу можно было узнать, что это Орджоникидзе, член Реввоенсовета Кавказского фронта. Он назвал себя, добродушно, шутливо укорил Тухачевского:

– Ай-яй-яй, как мы гостей принимаем! Зови в салон, я скажу, чтобы чай дали... И не ругай ты их, Михаил Николаевич!
– Голос Орджоникидзе звучал с таким же акцентом, как и у Сталина, но не столь глухо: звонче, веселей, чище.
– Зачем ругать? Противник разбит, и разбит в основном усилиями Конной армии. А ведь еще Екатерина Вторая говорила, что победителей не судят. Давай и мы не будем задним числом судить их!

Тухачевский улыбнулся скупо, жестом пригласил сесть на диван. И снова вопрос:

– Как вы оказались здесь вместо передовой?

– Едем в Ростов, - пожал плечами Семен Михайлович.

– Почему без моего ведома?

– Мы едем в свой штаб, о вас узнали случайно, решили представиться, - недовольно объяснил Буденный. А Климент Ефремович подумал, что командующий в общем-то прав, выговаривая им. Просто Семена Михайловича раздражают молодость и настойчивость Тухачевского.

– Хорошо, что пришли ко мне. Но ехать в Ростов я вам разрешения не давал.

И опять резкость Тухачевского смягчил своим добродушием Орджоникидзе:

– Не придирайся к нему, Михаил Николаевич, а то он в следующий раз сто верст крюка сделает, лишь бы с нами не встречаться... Мы ведь сами собирались к вам, товарищи, да не знали, где искать.

Тухачевский между тем раскинул на столе карту, аккуратно разгладил сгибы, взял остро отточенный карандаш.

– Докладывайте, товарищ Буденный.

Климент Ефремович сидел молча, вставляя слово, когда требовалось. Он чувствовал, что Тухачевский достаточно осведомлен и о них самих, и о состоянии Конармии. Известно ему даже количество орудий и пулеметов в каждой дивизии. А главное - он обладал способностью видеть и оценивать обстановку в больших масштабах, уверенно заглядывал вперед, опираясь при этом на твердые выкладки, на знание своих и вражеских возможностей. Вот в этом районе следует ударить по противнику, а результат скажется здесь, на левом фланге. Две дивизии необходимо перебросить сюда... Что, не видите выгоды? Она даст знать себя через неделю, когда пехотные части достигнут Кубани...

Слушая четкие фразы, взвешенные аргументы Тухачевского, Климент Ефремович начал понимать, почему столь молодому человеку доверили очень ответственный пост: люди с даром предвидения встречаются не часто. К тому же организаторские способности, неизрасходованный запас энергии.

– Товарищ Ворошилов, пойдемте ко мне, - предложил Орджоникидзе.
– Потолкуем о партийно-политической работе.

Салон

члена Реввоенсовета фронта оказался в противоположном конце вагона. Здесь не было такой строгости и аккуратности, как у Тухачевского, чувствовалось, что разместился человек гражданский. Книги на диване, свернутые в трубку плакаты, кусок хлеба на столе. Баночка клея, а рядом накрытая газетой эмалированная кружка. Черное штатское пальто висело за дверью.

– Давно мы не встречались с тобой, Климент Ефремович, - дружески обнял его Орджоникидзе.
– Очень давно. Поговорить есть о чем, есть что вспомнить... А пока задавай вопросы, какие у тебя есть.

– Кто он, новый командующий? Из дворян?

– Я, между прочим, тоже из бывших дворян, - сказал Орджоникидзе.
– И между прочим, дорогой, в Красной Армии много бывших офицеров, которые очень добросовестно воюют за Советскую власть. Думаю, что тебе, опытному революционеру, не следует этому удивляться.

– Не удивляюсь. Законное желание побольше знать о новом командующем. В штыки ведь встретил нас.

– Про таких говорят: полководец милостью божией.

– Быстро он вырос.

– Революция, дорогой, помогла многим свои таланты раскрыть. Разве Семен Михайлович не яркий пример? А Тухачевский окончил Александровское военное училище. Командовал взводом, повоевал. Попал в плен к немцам. Два раза бежал - поймали. Не он упрямый - бежал третий раз... Советскую власть принял сразу и полностью. А насчет того, что вас в штыки встретил, - для этого у него веские основания есть. Понимаешь, дорогой, в Москве, в Реввоенсовете республики, очень плохие отзывы были. И вот с этой телеграммой Михаил Николаевич знаком. Возьми, прочитай.

Ворошилову бросились в глаза подчеркнутые слова: «Крайне обеспокоен состоянием наших войск на Кавказском фронте, полным разложением у Буденного...» И подпись: Ленин.

Разом прихлынула к щекам горячая волна крови, болью отозвалась в голове. Замелькали, запрыгали перед глазами фиолетовые искры. Климент Ефремович сжал кулаки, стараясь овладеть собой. И когда исчезло мельтешение в глазах, когда ослабла боль, произнес сдержанно:

– Откуда такие сведения, товарищ Орджоникидзе?

– Суть не в том, откуда сведения, а в том, насколько они соответствуют истине.

– Я, как член Реввоенсовета армии, нолностью отвергаю всякое обвинение в разложении. Товарищ Ленин введен в заблуждение.

– Кое-что мы уже выяснили, - успокоил Орджоникидзе.
– Кое-что уже отмели. Но мы еще побываем у вас в армии.

– Всегда рады принять... В чем конкретно нас обвиняют?

– Товарищ Шорин, например, утверждает: после взятия Ростова буденновцы, вместо того чтобы наступать дальше, пьянствовали в городе.

– Мы вместе с Шориным ездили по бригадам и полкам, он не увидел ни одного пьяного и сам признал это.

– Не выполнили его приказ о взятии Батайска.

– Мы наступали в самых наихудших условиях, уложили на равнине, в болотах сотни людей, множество коней. Этот приказ был отменен из Москвы.

– Слышал, дорогой, ты сам чуть не погиб там?

– Не обо мне речь! Какие еще обвинения?

– Конная армия разграбила Новочеркасск.

– Ну, знаете!
– развел руками Ворошилов.
– Эту клевету опровергнуть проще простого. Ни один полк, даже ни один эскадрон Конармии в Новочеркасск не заходил, город в стороне от полосы наших действий. Если быть совсем точным: Новочеркасск занял седьмого января Конно-Сводный корпус Бориса Думенко.