На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

Успенский Владимир Дмитриевич

– Если поторопимся, захватим, - высказал свое мнение Ворошилов, опасаясь, что Семен Михайлович начнет возражать зря, ударившись в амбицию.
– Как считаешь, справится Тимошенко?

Не мог же Буденный при командующем фронтом высказать сомнение в способностях боевого начдива, своего друга-приятеля! Произнес сердито:

– Тимошенко никогда не подводил.

– А с передовым отрядом комиссара дивизии Бахтурова отправим. Он донской казак, рубака отменный, - пояснил Климент Ефремович командующему.

–

Тем лучше.

– Пойду, Семен Михайлович, распоряжусь, чтобы без малейшей задержки?! Связного пошлю и еще своего ординарца для верности.

Ворошилов вышел из горницы и не возвращался потом долго. Пусть побеседуют командарм и командующий, познакомятся поближе. У Климента Ефремовича и своих забот много. Однако после обеда, когда на несколько минут остались вдвоем, Буденный прямо-таки взмолился:

– Ослобони меня! Свози его, куда захочет. В полк, в эскадрон. Пусть смотрит, только меня избавь за-ради всего святого!

– А что такое?
– вроде бы не понял Климент Ефремович.

– Трудно мне с ним, на разных языках толкуем. Дюже ученый, все по науке шпарит, по этому... Клаузевицу. А я и без науки грамотеям жару всыпал!

– Зря ты на него,- посмеивался Ворошилов.- Зна­ния не самый большой недостаток. Михаил Николаевич хоть и образованный человек, а Колчака адмирала галопом через всю Сибирь гнал.

– Куга зеленая, молоко на губах не обсохло, а советы дает.

– Ты однажды говорил, Семен Михайлович, что человек не выбирает себе родителей и начальников в армии. Кто дан, кто поставлен - тому и подчиняйся. Твои слова?

– Я и подчиняюсь.

– Со скрипом. Возраст, вежливые манеры, холеные руки тебе свет застят. Главного не хочешь видеть: дело он знает. И характер у него крепкий.

– Да уж не согнешь.

– Так чего еще тебе надо? Партия его на высокий пост выдвинула, товарищ Ленин сюда к нам направил, давай выполнять его указания со всей старательностью, а иначе пользы не будет, сам знаешь.

– Я выполняю, - ответил Буденный.
– А в части все-таки ты с ним поезжай. Прошу. Я Усть-Лабой займусь, а ты - с ним...

– Ладно, - согласился Климент Ефремович. Оседланные кони ждали их у крыльца. Для Тухачевского - «гостевой» мерин: высокий, видный и очень спокойный. Не сбросит начальника, не оконфузит. Далеко на этом мерине не ускачешь, зато по станице покрасоваться в самый раз.

От площади крестом расходились четыре улицы.

– Куда?
– спросил Ворошилов.
– Везде наши стоят,

– Витязи на распутье?
– Улыбка у Тухачевского яркая, белозубая.
– Все равно. Давайте направо.

– Поднять полк по тревоге? Построить?

– Не надо. Так посмотрим, - ответил Михаил Николаевич.

А Ворошилов подумал: командующий не из верхоглядов, старается без шумихи, попроще,

по-будничному, чтобы вникнуть глубже.

Медленно поехали мимо белых мазанок. С коней хорошо было видно, что делается за невысокими заборчиками, за плетнями. Во всех дворах - верховые лошади: у коновязей, в сараях. Занимались своими делами бойцы. Вот на лавке, возле стены, расположились на солнечном припеке четверо эскадронных умельцев. Шорники и сапожники. Перед ними на расстеленной попоне ременная сбруя, седла. Чинят.

На задворках, возле закопченной кузни, покуривают, ожидая очереди, кавалеристы, приведшие своих коней. Здесь тоже работа в несколько рук. Бухает по наковальне большой молот, звонко и часто вторит ему молоточек. А двое бойцов в кожаных фартуках умело, быстро меняют старые, стершиеся подковы на только что изготовленные.

Плетень следующего двора сплошь увешан смазанными частями разобранных седел, до блеска начищенными трензелями, пряжками, стременами. Прохаживаясь вдоль плетня, щурится молодой боец. Очень уж света много. Сверкает солнце, сверкают оконные стекла, сверкают надраенные металлические детали.

В конце улицы, на просторном выгоне, приготовлены специальные станки с недавно нарезанными прутьями лозы. Шеренгой - десятка полтора всадников. Перед ними на поджаром ахалтекинце донской казак в фуражке с околышем. Конь вороной, в праздничных белых носочках на черных ногах. Всадник гибкий, легкий, влитый в седло. Резко подаваясь вперед всем корпусом, показывал молодым, как владеть шашкой.

Помчался вдоль станков. Вспыхивал на солнце клинок, и каждый раз, косо срубленная точным страшным ударом, вертикально падала лоза, втыкаясь острым концом в ноздреватый осевший снег.

– Опытная рука!
– одобрил Тухачевский.
– Вы его знаете?

– Партийный билет недавно вручал. Помощник командира полка. На службе с четырнадцатого года.

– Профессиональный солдат. Нам очень важно будет сохранить такие кадры после войны.

– Не рано ли об этом, Михаил Николаевич? Или считаете, что Деникина разобьем и конец?

– Впереди будет много противников. Думать об этом надо уже сейчас.
– Тухачевский тронул коня.
– Давайте дальше, не будем мешать им.

Ворошилову показалось, что, понаблюдав за обучением рубке, командующий утратил интерес ко всему остальному. Ехал, не глядя по сторонам. Оживился немного, когда встретили несколько саней с сеном. Остановил возчиков, спросил, откуда берут, много ли там еще, кому сено принадлежит? Возчики и сами не знали, чье оно. Приметили скирды в степи и пользуются.

– А хозяина, значит, нет?

– Вроде не объявлялся.

– А если объявится?

– Пущай, - пожал плечами возчик.
– Не в свой карман, для войны леквизируем.