На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове
Шрифт:
– Зачем долгий балачка?
– поморщился Калмыков.
– Все видят, чего надо. Бери граната - и айда!
– Высоко пулемет-то, как докинешь снизу?!
– сказал Пантелеймон Громкий, никогда не умевший промолчать.
– По скале придется...
– Крылья бы тебе, - съязвил Сичкарь.
– Ангельские.
– Все, товарищи. По местам!
– прервал его Леонов.
– Ты как, Микола, не отстанешь?
– Силенка ишшо есть, кровь не вытекла.
– Я при нем!
– торопливо сказала Ася.
– Отступись, -
Втроем перебежали они от конюшни ближе к ручью, залегли. Леонов приподнялся на локте. Сзади стрельба раздавалась совсем близко. Белые не спешили, понимая, что буденновцам не уйти. Давили плотным огнем. А пулемет на скале молчал. Там ждали атаки, чтобы косить бегущих прицельно, наверняка.
Справа изготовились к рывку громоздкий Каменюкин и поджарый, ловкий, хищно ощерившийся Сичкарь. Мелькнула мысль: Кирьян-то еще не в партии...
Ну, пора!
– Коммунисты!
– Он не узнал свой звонкий, до предела натянутый голос. Помедлил долю секунды, оторвал от спасительной земли тело, ставшее вдруг чужим, невесомым.
– Коммунисты, за мной!
И больше ничего не помнил, ничего не видел, кроме отвесной серой скалы впереди. Задыхался от нехватки воздуха, наверно, кричал что-то, а ноги сами несли его по скользкой земле, по воде.
Мелькнуло страшное, залитое кровью, с выбитым глазом лицо Камешокина, падавшего, раскинув руки, на проволоку. Нечеловеческий, в последнем напряжении, хрип:
– По мне, комиссар! По мне!
Преодолевая ужас, мгновенно понял Роман, что так надо и для него, и для Камешокина, и для всех. Прыгнул на обмякшее тело шахтера и оказался за проволокой, под скалой, где еще не было никого из своих.
Горячим секануло в плечо, и он, слабея, подумал: это конец, ему не добраться, не доцарапаться до вершины. Пулемет грохотал близко, прямо над головой. Выдергивая зубами чеку гранаты, Роман успел еще оглянуться, разом охватить все. Кривоногий Калмыков был выше других, лез, цепляясь за выступы. Пластался по крутизне, извиваясь ящерицей, гибкий Сичкарь с кинжалом в зубах. Увидел трупы внизу, Миколу Башибузенко, который исступленно рубил палашом колючую проволоку...
Он совсем не ощущал левую руку и понял, что сейчас сорвется с откоса. Последним усилием метнул гранату и, уже падая, беспомощно переворачиваясь в воздухе, заметил еще чью-то «лимонку», летевшую на пулемет: две ярких вспышки ослепили и оглушили его.
5
Прошел этот день, один из многих боевых дней в истории Первой Конной, далеко не самый трудный для красных кавалеристов. Скорее - вполне удачный. Рассеяны были остатки войск Султан-Гирея, мешавшие двигаться на Екатеринодар. Освобождено несколько станиц. Эскадрон, посланный в предгорья, во вражеский тыл, разрушил железнодорожную станцию.
Климент Ефремович связался наутро с командиром полка, подробно расспросил, как вышли к своим уцелевшие бойцы эскадрона, где похоронены Леснов и другие коммунисты. Позвонил Екатерине Давыдовне, чтобы в газете напечатали о героях.
Как-то раз, когда уже был занят Майкоп и военные действия почти прекратились, смущенный ординарец доложил:
– Там к вам делегация прибыла, человек сорок. Просят выйти.
– Зачем?
– Говорят, по личному и очень важному делу. Ворошилов потуже затянул ремень с кобурой револьвера.
Люди ожидали его в строю. Вычищенные лошади - ровной шеренгой. До светлого сияния надраены металлические части сбруи. Всадники словно явились на торжество: все выбриты, одежда аккуратно заправлена.
На правом фланге двое: могучий Башибузенко, голова его опластована бинтами, на фоне которых особенно выделялись черные, до ушей, усищи, и незнакомый Клименту Ефремовичу боец в косматой папахе уссурийского казака. Он смущенно улыбнулся при виде Ворошилова. Башибузепко покосился на бойца, хмыкнул недовольно. Спрыгнул с коня, шагнул к члену Реввоенсовета:
– Прибыли всем эскадроном! Которые в том бою были - все тут!
– доложил он.
– Когда погиб Леснов?
– уточнил Климент Ефремович.
– Так точно, когда сложил свою голову наш дорогой товарищ комиссар и наш друг Роман Леснов, - у Башибузепко голос перехватило от волнения. Однако справился, продолжал торжественно: - И погибли геройски все наши партийные коммунисты, окромя Нила Черемошина, который был в пулеметной засаде и потому уцелел, а теперь он у нас вроде бы комиссаром...
– Исполняю обязанности, - сказал Черемошин.
– И очень даже правильно их исполняет, - пояснил Башибузепко.
– А прибыли мы к вам, товарищ Ворошилов, по самому важному делу. Не берут нас!
– Куда не берут?
– Порешили мы все записаться в партию заместо наших геройских товарищей, которые своими жизнями для нас путь вымостили и навечно стали нам самым главным примером... И я, и Сичкарь, и весь эскадрон. Чтобы во всем - как Роман Леснов, как Иван Калмыков, как дорогие братья Пантелеймоновы и шахтер Каменюкин.
– На смену погибшим братьям!
– Вот и мы так гутарим!
– обрадовался поддержке Башибузепко, - А политотдел не берет!
– В политотделе требуют, как положено, - объяснил Черемошин.
– От каждого - заявление, каждую кандидатуру рассмотреть и обсудить по отдельности. А наши хотят за всех погибших - все вместе!
Десятки глаз с надеждой смотрели на Ворошилова.
Отказать сейчас - значит обидеть бойцов в их самых лучших, самых искренних чувствах. Но и от правил тоже никуда не уйдешь?!