На большой дороге
Шрифт:
У нас с ним одна вина-то – житья от его никому нет.
Степка.
Афроське давеча голову было проломил.
Дементий.
Что ж, за это выстегать надо. Как, Степа, полагаешь: за такие дела надо стегать, аль нет?
Степка.
Надо. (Смеется).
Дементий.
А коли надо, так кончено! Справляйся, тетушка Матрена. Сейчас мы его оттедова
Серега.
Я ее не трогал! Она меня сама все за виски дергала.
Матрена.
Что те режут что ли, окаянного, прости Господи! Что ты ревешь-то?
Дементий.
Полно, дурашка! С тобой шутки шутят, а ты думаешь взаправду. Ступай сюда, не тронем. (Серега начинает хныкать). Утрись, да и слезай.
Серега.
Не слезу.
Дементий.
Говорят, не трону.
Степка.
Не тронет.
(Серега робко высовывает голову с печи и опять прячет).
Дементий.
Полно, ступай! Я сказку сказывать буду. (Ложится на лавку; Степка садится у него в головах). Вот, братцы, в некотором царстве, не в нашем государстве, жил был царь. А у этого царя было три дочери: одна глухая, другая немая, третья безрукая. Только вот царь и говорит своим дочерям: дочери мои милые, из разных земель короли ко мне понаезжают… (Прислушивается). Что это, словно бы воет кто? Ужли ветер! Тетушка Матрена, труба-то у вас закрыта ли?
Матрена.
Как же, закрывала давеча. Энтот озорник-то не открыл ли?
Дементий.
Серега, ты трубу не открыл ли?
Серега.
Открыл.
Матрена.
Ах ты, пес экой! Вот баловень-то зародился. Закрой сейчас!
(Серега, молча, исполняет приказание).
Дементий.
Нечего ему делать-то, вон он и балуется. Степка, давай выкинем его в сугроб, пущай его волки растерзают на части. Что его, сорванца, жалеть-то!
Серега.
Выкинул один такой-то!
Дементий.
Что?! Ты у нас молчи лучше, нас ведь здесь двое. Ведь
мы с им сладим, Степа?
Степка.
Сладим.
Дементий.
Значит, тебе,
Степка.
А ты лучше про ведьму расскажи.
Дементий.
Про кеивскую? Изволь. (Серега сползает с печи). Да ступай, миляга, слушай.
Серега.
Прибьешь?
Дементий.
Не трону.
Серега.
Побожись.
Дементий.
Сейчас умереть, не трону.
Серега.
Нет, ты скажи: провалиться мне на этом месте.
Дементий.
Провалиться мне на этом месте! (Серега робко слезает с печи и подходит к Дементью). Я вишь какой человек: сказал не трону, – и кончено! И никому, значит, не позволю тебя обиждать. Садись на меня теперича хошь верхом, и то ничего. Ты ведь озорничать не будешь?
Серега.
Не буду.
Дементий.
Ну, значит, ты милой человек, а милых людей я оченно люблю. И будем мы с тобой жить, пока Бог грехам нашим терпит. Садись на меня верхом. (Серега робко садится, думая, не обманывает ли его Дементий). Хошь, я тебя теперича в Москву свезу, али в Питер, куда хошь – мне все равно. (Качает Серегу). Жизнь, тетушка Матрена, малолетним-то! Хошь бы денечек по ихнему-то пожил. Ничего это они не чувствуют, как должно… Вот хоть бы теперича Серега. Ну, что ты, пострел, понимать можешь? Что ты можешь чувствовать? Какая такая твоя должность?
Матрена.
Должность его известная: встал ни свет ни заря, не умымши, Богу не помолимши – шасть из избы, да и мается день-то деньской невесть где.
Степка.
Что ж ты про ведьму-то?
Дементий.
Не токма что я тебе про ведьму, а как я тебя за твою добродетель оченно люблю, потому ты парнишко смирной, я тебе к Святой пару голубей достану.
Серега.
И мне!
Дементий.
Тебе, брат, не за что. А может, мы тебя к Святой-то в солдаты отдадим. (Серега смотрит на него вопросительно). Что глядишь-то? это верно! Свяжем, значит, свезем к становому: вот, скажем, ваше благородие, Серега у нас оченно балуется, прикажите ему лоб забрить. (Степка смеется). А Степке пару голубей предоставлю… Синиц с ним пойдем ловить. Синиц много в те поры поналетит.
Серега (сквозь слезы).