На чужом поле
Шрифт:
Теа-Роа - идеальное место для встреч, этакий полустанок для всех, кто пересекает Великий океан на своей посудине. В его большущей лагуне, обрамлённой цепочкой низких гор, постоянно толкутся яхточки, катера, катамараны местных, небольшие круизные суда. Мы подошли в полдень, в самую жару, и нашего прибытия никто особенно не заметил, да мы и не напрашивались. Тихонько вошли в лагуну, нашли ванова знакомого, хозяина как оказалось собственного дока. В док подняли Малгожату, и дюжина китайцев со скребками принялась воплощать идею текущего ремонта, соскабливая с днища все, что на нем успело вырасти. Все это делалось как бы без нас, господин Заказчик еще не появлялся, а рабочие на удивление категорично отказались от нашей помощи. Любезный хозяин предоставил на ночь мне и команде бунгало с топчанами и бамбуковыми решетками вместо стен. Быстренько кинув туда свои вещи, парни засобирались в вояж по местным кабакам, поскольку больше на острове делать нечего. Звали и меня с собой, но я
Понаблюдав старания китайцев над нашим днищем и убедившись что дело свое они знают и ничего не напортачат, я с легким сердцем закатился в бар с неместным названием "Летучий Голландец" - любимое место сборищ парусного люда. Солнце уже село, и бар постепенно заполнялся народом. Тут я и изменил своему же давнему правилу: в походе заказал выпивку. Сначала себе, а потом всем по кругу, а потом еще раз. После этого можно было не пить, а только знакомиться, и обниматься, и хлопать по спине, и хохотать заразительно... и слушать, и слушать.
Вот тут я и услышал то, чего хотел. Бродяга-яхтсмен, загорелый дочерна, в выцветшей футболке и шортах, сказал еле слышно среди общего гула: "война", и еще что-то, неслышное в шуме, и "порт закрыли". Я отозвал его за столик и начал расспрашивать. И с первых слов его стало ясно: вот то, что напугало Вана.
По словам моего собеседника, началось это примерно два года назад. Раджа одного из соседних островков, вечный мальчик под крылом некогда Великой Британии и давний любитель играть в войну, вдруг заиграл по-крупному. Откуда-то появились у него деньги, на которые восстановили бывшую в тех краях японскую базу прошлого века. Кто-то, вроде бы, на той базе живет, но точно не из здешних. Флаг над ней, что характерно, местных державно-попугайских цветов, то есть его, раджи, вооруженных сил.
Дальше-больше. Порт расширили, углубили никогда здесь прежде не виданными дночерпалками, и построили пирс. "Здоровый такой, бетонный и длинный, как для лайнеров..." - рассуждал случайный мой знакомый. Сам он, гражданин Британского содружества, навещал Тахити (так называется остров) каждый раз, оказываясь в Полинезии, только на этот раз его не пустили. Какие-то странного вида пограничники на катере остановили его в море и объяснили, что порт временно закрыт, на острове карантин, а консулу бесполезно жаловаться, потому что он с острова съехал. Когда я попытался выяснить, что же он увидел такого странного в пограничниках, мой собеседник повертел неопределенно ладонью у лица. "Глаза" - сказал он - "Все худые, в очках и в банданах". Он хмелел на глазах, с непривычки, наверное.
Я попробовал еще распросить о Тахити окружающих, но меня мало кто слушал. Я, кажется, переборщил с разогревом. На веранде, уже утонувшей в сумерках, зажглись факелы, столики и стулья оказались сдвинуты к стенам, и на освободившемся пространстве, под дребезжащие в басах колонки, шли Дикие Полинезийские Танцы, как представляет их себе местная публика. Я прыгал вместе со всеми, пытаясь в то же время задавать вопросы. Из отдельных реплик, как из стеклышек, сложилась весьма странная мозаика:
На острове у местных появились деньги. Какие деньги? Всякие: доллары всех цветов, йены. Местные все где-то теперь работают. Где?
– не знаю, но довольны, аж рот до ушей. Нет, все такие же, приветливые, рыбу ловят, поют-танцуют, только уже не за деньги. Гордые стали, черно#@пые. Что ты сказал, белый расист!? Ой, понял, извиняюсь. Да, так вот, туристов нет. Их и раньше было немного. Потому что раджа сдвинулся на войнах. У него сейчас все строем ходят. Нет, сам не видел, но все же знают. Чо ты гонишь, туристы там есть. А-бал-денные девчонки! Сам видел. И только, и тебе не советую. У них там парни круче, чем скалы, порвут одной левой. Да нет, это не те, это ты пигмеев видел. Фиг его знает, откуда. Из Африки, или где там они живут...
С головой, гудящей от выпитого и услышанного, я возвращался в бунгало. Трещали невидимые сверчки, а может цикады, кричали по кустам какие-то местные птицы, из освещенного дока доносилось шипение сварки... Стоп, какого черта они там варят?! Я вбежал в док, и первое, что я увидел, был давешний рабочий, сидящий у носа моей "Малгожаты" и срезающий автогеном леерные стойки. "Ты что делаешь, куррва мать!?" - он невозмутимо ткнул большим пальцем себе за спину, в ту сторону, где по палубе ходил коренастый мужик неопределенной национальности с чертежами в руках. В ответ на мои яростные проклятья, тот улыбнулся как ни в чем не бывало, и раскрыл одну из своих папок. Оттуда, во весь разворот, на меня неслась "Малгожата" в юности, еще с андреевским флагом на гюйсе. Красиво было снято, мастерски, и куда-то исчез гнев, и кулаки разжались. "Что же, ты ее в исходный вид приводишь?" - "такой заказ получили, видите, вмятины на днище уже выправили". Ну и ну, хороший заказал нам Ван текущий ремонт! Теперь, даже если бы и хотелось, не пойти мне на попятную. Тут же выставят такой счет, что у меня в глазах померкнет. Два-ноль в пользу сборной Китая. Хотя, нет худа без добра, понятно, какой у него к нам особый интерес и чем мы будем заниматься. Прятаться мы будем, красться и убегать. Судя по всему, не только от пограничников в банданах.
Мы еще поговорили с бригадиром, уже на пониженных тонах.
После этого какой уж сон? Подсвечивая себе фонариком, прошел по тропке в мангровых зарослях, а потом по лугу, по старому лавовому полю - на верхушку ближайшей горы. Прикинул по звездам направление на Тахити и некоторое время смотрел во тьму. Ничего в той стороне не светилось, и опасностью оттуда тянуло не больше чем с других сторон света. Вокруг была тишина, только рокотали внизу океанские волны, да едва слышно ухали вдалеке басы "Летучего голландца".
Утром проснулся с первыми лучами солнца, падавшими через щелястые стены, и тут же вспомнил все события прошедшего дня. Поеживаясь от утреннего бриза, наскоро умылся из колонки во дворе и пошел смотреть на плоды трудов бессонной ремонтной бригады. Увиденное впечатляло. Все работы на судне были уже закончены; леера, шлюпбалка, трап, ящики на корме и прочие прилады, которыми оброс кораблик за свою бурную жизнь, были безжалостно срезаны, да так, что и следов не было видно. "Малгожата" была целиком перекрашена: снизу по ватерлинию - водоотталкивающей, гоночной, а выше - серой тусклой с металлическим оттенком. "Ущипни меня, кэп, это то, что я думаю?" Ну да, настоящая стелс-краска, и доказательство тому - бригадир ремонтников, с трудом узнаваемый в комбинезоне из металлической нити, водящий над последним незастывшим участком тяжелой потрескивающей рамкой, похожей на миноискатель-переросток. Увидев меня, поднял маску, прищурил красные от недосыпа и сварки глаза. "Нравится, капитан?" Еще бы не нравилось: с выправленым днищем будем ходить сорок узлов, и почти невидимы, что на радаре, что в оптику. Конечно, потом в каждом порту нездоровый интерес береговой охраны нам обеспечен. Но можно что-нибудь придумать: уголковых отражателей воткнуть, палубу смываемой краской красить... и тут кольнула гадкая мысль: а что, если не будет никакого "потом", и нас готовят на один-единственный рейс? Схватил за рукав все еще не пришедшего в себя Фельдмана, яростным шепотом приказал собрать команду, желательно не здесь, и обсудить новый расклад - и едва успел.
Прибежал, запыхавшись, босоногий мальчишка - хозяйский сын, за несколько шагов до нас перешел на шаг, и, степенно приблизившись, с поклоном передал приглашение на чай. Глаз он при этом с меня не спускал, и весь краткий путь до чайной комнаты я затылком ощущал его внимание. Поздно, мальчик, слово сказано.
На чае присутствовали только сам хозяин, я и Ван, незаметно появившийся из боковой двери. Хозяин, впрочем, после первой же чашки ушел, оставив нас наедине. Следующие четыре часа мы провели над картой и планшеткой, составляя маршруты и кодовые таблицы, согласовывая время и реперные точки. Ни единого слова о грозящих нам опасностях. Дойти, высадить Вана с его молодцами, дождаться возвращения, уйти. Такое впечатление, что он и сам не знал, с чем нам придется столкнуться, поэтому и готовился ко всему сразу. Когда карта была убрана, а жена хозяина, неслышно ступая, принялась накрывать к обеду, Ван с улыбкой поднялся со стула, покрутил, разминая, запястья. "Ты не обижаешься, Крис, за мое своеволие с кораблем? Это очень нужно для дела. Если хочешь, я его после у тебя выкуплю, хорошую цену дам." Я отшутился, сказав, что и раньше не думал о продаже, а уж теперь свое сокровище буду беречь для себя. Ответ мой его, видимо, удовлетворил, вот только я не знаю, что он из этого вывел.
Когда я вышел с обеда, "Малгожату" уже спускали на воду. На борту были Гурген и Оззи, с берега наблюдал Марко. Лица у них были спокойные, ну и я чуть-чуть успокоился. Зачалившись к пирсу, пошел собирать невеликие свои манатки из освобождаемой каюты. В рюкзак ушли планшетка, карточки, документы, "экстренная" папка, с переборки - фотография Ядвиги. В ящике стола остался лежать сломаный страховочный карабин: чужим он без надобности, а мне... а мне его лучше не трогать.
Так получилось, что до самого отчаливания мне не удалось поговорить с командой с глазу на глаз, да и сама подготовка к отплытию этому не способствует. Находились какие-то дела, мелкие, но требующие моего внимания, половина команды была в разгоне, да еще постоянно рядом находились то Ван, то кто-нибудь из его "сопровождающих" - молчаливых, долговязых, с холодным цепким взглядом. Наконец, уже под вечер, я решил проверить "Малгожату" на ходу, а заодно убедиться, что ремонт не повредил никакой электронике. Только тогда мы оказались без присмотра. Собрав всех в каюте под предлогом инструктажа, я вкратце обрисовал ситуацию, в которой мы все по моей вине оказались, и предложил высказываться по старшинству, начиная с Марко.