На цыпочках через тюльпаны
Шрифт:
– Ты никогда не говорила, что увлекаешься фотографиями, - напомнил, разглядывая работы Михаль.
– Ты никогда не спрашивал, - она замерла, свесив надо мной голову и с нетерпением ожидала, когда я оглашу свое мнение.
В фотографиях мои познания ничтожно малы, да в принципе, как и в любой другой отрасли, однако, то, что я видел, было превосходно. Пойманная жизнь, переданные чувства и смех, и грусть. Без всякой постановки, без моделей. Никто не старался позировать для Михаль, а занимался своим привычным делом. Например, парень с букетом цветов, ожидающий опаздывающую девушку.
Или играющий на улице ребенок. Счастливый, не имеющий и малейшего понятия о враждебности мира. Ребенок не знает ни о болезнях, ни о лейкемии, просто веселится. И он даже не задумывается насколько это важный момент в его жизни, так спокойно играть.
– Ну, как тебе? – Михаль нависает надо мной, пока я сижу на ее диване и рассматриваю фотографии.
– По-моему, это замечательно, - отвечаю, почему-то затаив дыхание.
Что можно ожидать от такого расклада – ты, молодой парень, дома у своей подруги, вы наедине. Где-то на первом этаже ее мама читает книгу, попивая вино из бокала и ей совсем нет дела до нас. В комнате Михаль много разных подушечек и огромное зеркало, прямо напротив большой кровати. На стене плакаты любимых рок-групп, которым я завидую, потому что они каждый день видят со своих настенных пьедесталов как Михаль просыпается, протирает глаза. Они видели ее в разных позах и настроениях, счастливую и грустную, но главное здоровую.
В ее комнате все пахнет ей. Было бы, конечно, странно пахни тут скипидаром или навозом. Но этот запах меня возбуждает, вокруг летает химия. Чувствую напряжение в штанах. Да что уж, буду говорить прямо: - «У меня встал!» не на шутку. И по всем законам фильмов о любви мы должны уложиться прямо здесь и сейчас, отдаться в руки любви и счастья. Но пора уже привыкнуть, это не фильм, это жизнь. Мы оба очень устали. Обоим больно…
– Феликс я… пока не готова, - говорит Михаль, как бы прочитав мои мысли. – Прости.
Наверное, я глупец. Скажи мне так любая другая девица, давно бы ее послал с замечаниями: «Какого черта ты делаешь? Я уже возбудился, а ты не можешь? Да пошла ты». Или был глупцом, раз так говорил. Скорее всего, очень люблю Михаль раз отвечаю:
– Я подожду, ты не должна отчитываться.
Про праздники
С каждым днем я вижу в себе смерть. Она зарождается внутри и растет ежеминутно. Устанавливает позиции в моем теле, завоевывая отдельные органы и чувства. Вот, например вера уже страдает. А любовь и надежда крепнут.
С каждым днем я становлюсь все слабее. И это раздражает, потому что ощущаешь себя каким-то дураком. Но до сих пор ищу границу, между «хочу» и «не хочу»! Мне так страшно умирать, не поняв до конца жизнь. Не знаю, хочу ли я, что-то делать: прочитать какую-нибудь книгу, а может написать книгу, посмотреть фильм или сняться в кино и так далее. Или же наоборот ничего из перечисленного, только ежедневно увядать.
Нужно ли приниматься за длительную работу, когда понимаешь, что не окончишь ее? Это только
Но я не Моцарт, а мое последнее дело – не «Реквием». Сомневаюсь, что Моцарт вообще подразумевал о своей внезапной кончине, мне же было выделено предостаточно времени, чтобы переосмыслить, взвесить «за» и «против».
Потому и сижу, смотрю в окно на голую ветку и ни о чем кроме нее не думаю. За моей спиной стена истыканная точками, которые лишний раз напоминают о безыдейности моего существования.
Встаю. Спускаюсь вниз, прохожу мимо дремлющего на диване отца, на полу возле него разбросаны газетные листы. «Скончался лидер КНДР Ким Ир Чен» - пестрит заголовок, а под ним фотография вождя корейцев.
Направляюсь прямиком к кухне. Запах горохового супа-пюре, моего любимого, возвращает на мгновение к уюту, но быстро улетучивается, оставляя тело полым.
Мама неторопливо помешивает в кастрюле и смотрит какое-то ток-шоу.
Она не задумывается о Киме, потеря лица Северной Кореи ее ничуть не тревожит.
– Феликс, проголодался сынок? – с заботой спрашивает она, обратив на меня внимание.
Я покорно киваю, хотя совершенно не голоден. Мама не жалеет и наливает полную тарелку, достает хлеб и садится рядом.
Глотаю через не хочу, тошноту и слабость.
Мама листает каналы и останавливается на новостях, где ведущая с приятным лицом сообщает:
– Похороны Ким Чен Ира состоятся 28 декабря в Пхеньяне. Пост лидера страны возьмет его сын Ким Чен Ын.
И тут, выносит, примерно так же как в тот день, когда я увидел Троя с гипсом на руке. Будто отстраняюсь от происходящего, потому наблюдаю за собой со стороны. Оцениваю, делаю выводы и неодобрительно качаю головой в разные стороны.
Мама с гордостью, и с плохо скрываемым горем смотрит на меня и то ли плачет, то ли улыбается. Непонятно.
Тишина. Несмотря на разговоры о Киме, храп отца из гостиной. Редкая тишина, она не каждому человеку открывается. Мама ее тоже ощущает, мы с ней на одной волне.
– Мамочка, - чувствую, что к горлу подступил ком.
– Я боюсь.
В руке ложка, гороховый суп жадно поедает мои слезы.
Мама обнимает меня, прижимает к груди. Я слышу стук ее сердце, и он меня успокаивает. Это, наверное, первый звук, который я вообще слышал, пока находился в утробе – был стук сердца матери.
– Не бойся, - шепчет она. – Я рядом.
И на этот раз никаких: «Господь не позволит». Мама рядом!
И я вдруг засмеялся. Меня просто пробило на смех… так это все глупо.
Про новое
Рождественские каникулы у Троя в школе. Брат рад до беспамятства.
Я больше не называю праздники «последними». Больше ничего «последнего» в моей жизни. Последнего – не существует в принципе. Нельзя войти в одну реку дважды. Каждое мгновение в жизни отныне Новое, Первое. Мы решили пригласить Михаль с Рони на праздник. Они с радостью согласились встретить Рождество. Надеюсь, что все пройдет нормально. Немного волнуюсь, переживаю за свое состояние.