На дальних берегах
Шрифт:
Мехти неподвижно лежал в повозке, с трудом сдерживая смех. Он знал, что Вася ни разу не был в Москве.
— А Сталина там можно увидеть? — спросил Янко.
— Конечно, можно. Ну, понятно, не каждый день… Занят он, по улицам ему некогда прогуливаться, а на праздник — Октябрьский или Первомайский — пожалуйста… Иди на Красную площадь, он всегда там. Рукой всем машет, смеется.
— Вот бы попасть туда, а? — мечтательно проговорил один из молодых партизан.
— А ты был, Вася? — задал коварный вопрос Сильвио.
Вася замялся.
— Нет, не был, — со вздохом выговорил он. — Не успел, ребята. Но еще буду!.. Вот отвоюемся, поеду туда учиться.
— Обязательно, Вася. Теперь уже скоро! — тепло сказал Мехти.
Один из молодых партизан — горбоносый юноша-итальянец — грустно покачал головой.
— А мне не удастся учиться… Грамоте я обучился, а дальше — никак… Пришлось работать в кузнице, брату помогать, а потом брат умер, надо было кормить сестренок и мать. Мать — больная, сестренки совсем малые.
Вася шагнул к итальянцу и присел перед ним на корточки.
— Ты думаешь, тебе одному не придется учиться? И Янко, и Сильвио, и тысячи таких, как они, тоже останутся ни с чем!
— Это почему? — удивился Сильвио.
— И детских садов тут не будет, — продолжал Вася, — и вообще никакой жизни!..
Он выдержал паузу и сердито сказал:
— Никакой жизни не будет, пока вы не поумнеете да не сбросите со своей шеи богатеев, вроде тех, у кого мы стояли в вилле. Ведь и деревня ваша и земля — у помещика, а кузница, мельница, лавка — у кулака… А у вас ничего нет!..
Сзади неслышно подошел Сергей Николаевич.
— Что это здесь происходит? — тихо спросил он, наклонясь над Мехти.
— Вася проводит у костра политбеседу с местной молодежью, — улыбаясь, шепнул Мехти.
— Вон оно что! — полковник усмехнулся и обратился к притихшим ребятам: — Вы командира не видели?
— Поискать? — вскочил Сильвио.
— Нет. Поесть — ужин готов — и на боковую! — приказал Сергей Николаевич. — А командира я сам найду…
К повозке подошел Анри Дюэз.
— Здравствуй, Михайло… — смущенно проговорил он и неловко протянул Мехти плоский ящичек. — Мы узнали, что ты задумал писать картину, вот — достали краски.
Мехти раскрыл ящик — там были уложены в ряд тюбики, кисти, ванночки. Мехти даже зажмурился от удовольствия: так великолепен был этот подарок!
— Где же это вы достали? — спросил он, забыв даже поблагодарить Дюэза.
Дюэз прислонил свой автомат к стволу дерева и присел на край повозки:
— А шел я как-то со своим отрядом; вижу — шагает по дороге человек. Такой, знаешь, смуглый, и одет, как местные: потрепанное полупальто, изодранные ботинки, цветные гетры. Ну, думаю, наш. Но держу его под наблюдением. Мы как раз должны были взорвать мост и надолго затаились в кустах. Человек, идет, значит, прямо к мосту, я ему шепотом: «Стой!» Остановился, оглядывается. Я вышел с ребятами из кустов, подошел к нему… Всматриваюсь — нет, не наш. «Кто такой будешь?» — спрашиваю. А он спокойненько так: «Я немец». И имя свое назвал. Потом он сообщил, что где-то в Монфольконе имеются у него старые родственники, что он ищет тихое местечко, чтобы дождаться там конца войны. Рассказал, как удрал он с фронта. Плохо сейчас приходится гитлеровцам: многие удирают! За спиной у немца был рюкзак. Мы, на всякий случай, обыскали его и обнаружили в рюкзаке этот ящик. Смотрю — краски. Я и подумал: а ведь наш Михайло — художник, к тому же он сейчас лежит больной, скучает. Хотел я было отнять краски, но тут этот немец сказал, что позади нас находится карательный отряд гитлеровцев и что ему пришлось обогнуть из-за них гору. Розно через минуту приходит Сильвио и тоже говорит,
Дюэз сел на хвою, поближе к костру, снял мокрые башмаки и вытащил из кармана сухие шерстяные чулки, чтобы надеть их. Когда он оголил левую ногу, Мехти увидел при свете костра, что у Дюэза вырезана на ноге вся икра.
— Вы были ранены? — спросил Вася.
— Вы ногу увидели? — застеснявшись, сказал Дюэз и спустил штанину. — Нет, не ранен. Это меня змея укусила. Есть такая небольшая желтая змейка у нас на Корсике. Укус ее — смертелен, надо сразу же вырезать мясо вокруг укушенного места. Так я взял нож да и вырезал себе икру.
Мехти откинулся на подушку… Хорошо, когда вокруг такие сильные люди! И стыдно, что самому приходится лежать…
Полковник нашел командира у начала тропы, ведущей к дальним постам. Несколько партизан, ловко орудуя лопатами, рыли вблизи тропы землянку. Другие влезли на высоченную сосну и прилаживали к ее верхушке провода — сосна должна была служить антенной для рации.
«Работайте, работайте, друзья! — мысленно обратился к ним Сергей Николаевич. — Ох, если б все было в порядке и удалось поймать Москву!..»
Рация бригады работала неважно: радист был неопытен, то и дело выходили из строя аккумуляторы, аппаратура была повреждена из-за бесчисленных встрясок во время переездов. Местную связь еще удавалось кое-как наладить, но поймать в эфире голос Москвы, заглушаемый вражескими станциями, можно было очень редко. А полковнику и другим партизанам хотелось слушать и слушать этот спокойный голос! Пусть даже вести плохие, — все равно, с каждым словом, доносящимся из Москвы, становишься сильнее, уверенней!.. Как-то они услышали позывные Москвы, и Мехти, чувствовавший себя утомленным, сказал, что с него вмиг слетела усталость.
— Голос Москвы, друг мой, в весь мир бодрость вливает! — ответил ему Ферреро.
Сейчас Ферреро задумчиво сидел на круглом валуне. Возле него стояла корова, привязанная веревкой к стволу раскидистой ели.
— Размышляешь, товарищ Ферреро? — подсев к нему, спросил Сергей Николаевич.
— Размышляй не размышляй, легче не становится, — угрюмо проговорил командир. На лбу его залегли глубокие морщины.
Он встал, шагнул к корове, погладил рукой ее теплую, гладкую шею. Корова стояла смирно, изредка помахивая хвостом.
— Связной был, от товарища П., — негромко сообщил Ферреро.
Полковник придвинулся к нему ближе.
— Я говорил, что Карранти еще даст о себе знать? Так оно и вышло. Вчера же немцы разгромили нашу явку в Опчине, повесили Марту Кобыль, нагрянули в рабочий квартал в Триесте — в дом металлиста Иона Луки. Гестаповцы схватили трех верных людей — самого Иона, Игрежа, Соломку. В Плаву и Сагу отправили по батальону гитлеровцев…
— Понятно, — кивнул полковник. — Карранти знает, что эти села нас кормят.