На дальних воздушных дорогах
Шрифт:
В тяжелом настроении покинул я вместе с врачами палату. Так вот он какой, живой фашист!
Врачи пригласили меня на обед. На первое в белых эмалированных мисках принесли молочный манный суп.
— Тот самый, что предложили и фашистскому летчику, — сказал дежурный врач.
Несмотря на то что инцидент испортил мне настроение, суп я поел с аппетитом. Затем последовали пельмени, популярное в этом краю блюдо. Потом — стакан клюквенного киселя.
И этот мерзавец там, в палате, посмел издеваться над такой хорошей едой!
…Позже на улицах Москвы люди увидели десятки тысяч фашистов.
Трамвай отвез меня обратно на завод. На аэродроме ребята начали волноваться: самолет уже готов, а командира все нет и нет.
— Начальство никогда не опаздывает, — пошутил я, — оно только задерживается.
— Погода подходящая, разрешение на полет получено. Если в воздухе все будет работать нормальна, то сможем сразу же лететь домой, — рассуждал Штепенко.
Не было оснований спорить с ним. Нас не смущало даже то, что во время посадки будет уже темно. На родном аэродроме нас ожидали с нетерпением.
Итак, мы сразу же взлетели. Делая круги над аэродромом, мы проверили самолет. Никаких неполадок не обнаружили; моторы гудели ровно, шасси без помех убиралось и выпускалось. Богданов сразу же установил связь с радиостанцией нашего аэродрома. Все было в порядке. Гигантская птица отлично слушалась рулей.
— Теперь-то заживем! — радовался Штепенко, когда мы взяли курс на родной аэродром.
У нас есть свой самолет, и мы сможем притупить к выполнению боевых заданий, как и другие летчики!
Октябрьские праздники проходили и так…
Погода в первую военную осень отнюдь не баловала нас.
То серый туман, дымкой затягивающий лес и землю, то пепельные облака, из которых днем и ночью накрапывает надоевший дождь. Правда, нам, летчикам, не надо было вытаскивать сапоги из грязи, ложиться на мокрую землю, обходиться иногда в течение нескольких дней сухим холодным провиантом…
Да, мы могли летать и в облаках, и в ночной темноте. Хуже обстояло дело со взлетом и посадкой. С первым можно было еще кое-как справиться, особенно если впереди, за километр в направлении взлета, находился прожектор, который мы называли штыком из-за его вертикального луча света. Но при посадке все мы, в том числе и лучшие мастера слепого полета, оказывались совершенно беспомощными, если туман и дождь делали видимость нулевой. Взлететь летчик может в кромешной тьме. Если моторы работают четко, а летчик соблюдает намеченный курс, то поднять самолет с бетонной дорожки не составляет большого труда. Для сохранения курса существует несколько приборов, показатели которых помогают вести самолет но прямой. Когда самолет уже взлетел, летчику, наряду с прочими показателями, приходится считаться со скоростью и высотой полета, а также контролировать крены крыла самолета. Хотя во время взлета целый ряд летных компонентов требует постоянного внимания летчика и все это держит его нервы в довольно сильном напряжении, взлет все
Сегодня, конечно, можно посадить самолет в назначенном месте в густом тумане, в метель. В этом нет никакого чуда, и для этого не требуется особого искусства. Теперь пилоту очень хорошо помогают электронные системы. Однако в военные годы, когда еще не было соответствующих средств и приспособлений, подобная посадка была настоящим искусством и чудом. Во время посадки надо точно измерить высоту, расстояние от колес самолета до земли. Точность расчета должна измеряться в начале выравнивания в пределах нескольких метров, а в конце — всего лишь в десятках сантиметров.
В тот вечер 6 ноября, о котором пойдет речь, погода была как раз такой, когда, как говорят, хороший хозяин и собаки из дома не выгонит. Но война есть война.
Наш полк находился в готовности номер один. Это значит, что бензобаки самолетов до отказа наполнены горючим, бомбы подвешены, скорострельные пушки и пулеметы заряжены, экипажи находятся возле самолетов. Только командиры экипажей и штурманы ожидают приказа в штабе.
Солнце уже село. Низкие тяжелые тучи плыли наискось через взлетную дорожку, падал мокрый снег. Видимость не превышала нескольких десятков метров.
В помещении штаба тускло горел свет. Летчики сидели вокруг стола и строили предположения, когда будет дан отбой. Кто-то предполагал, что это выяснится довольно скоро, но большинство было склонно думать, что сидеть и ждать придется еще несколько часов.
Так шло время. Наконец дверь открылась. Вошел командир полка полковник Лебедев.
— Ну и собачья погода! — сказал он и дал вставшим офицерам знак, чтобы они сели. Присел и сам у края стола.
— Как настроение? — спросил Лебедев, разглядывая присутствующих. — Не отвезти ли нам по случаю октябрьских праздников гитлеровцам подарки?
Тишина. Полковник прошелся взглядом по нашим лицам и после короткой паузы добавил:
— Боевого приказа сегодня не будет. Да. Командир дивизии дал отбой. Но он сказал еще, что не станет возражать, если кто-нибудь захочет подняться в воздух. Пункт назначения — Данциг, объект атаки — электростанция… Полковник не успел еще закончить, как Штепенко вскочил и выпалил:
— Мы пойдем!
Ох уж этот Саша!
— А как считает командир? — повернулся Лебедев ко мне.
— Пока ничего не считаю… — ответил я не спеша и увидел, как Штепенко нахмурился. — Прежде всего я хотел бы знать, какую погоду можно ожидать на утро.
— К утру мокрый снег прекратится, — поспешил ответить Штепенко.
— Кто тебе это сказал? — спросил я недоверчиво.
— Штепенко прав, — поддержал штурмана командир полка. — Синоптики предсказывают прекращение снегопада и среднюю высоту облаков в пределах трехсот — шестисот метров.
— Это уже лучше. Можно лететь, — согласился теперь с предложением штурмана и я. — Когда прикажете вылететь?
— Как только сможете, — ответил Лебедев. — Кто еще полетит?
Желающих больше не нашлось, хотя среди присутствовавших были летчики, имевшие гораздо больше опыта, чем я.