На дальних воздушных дорогах
Шрифт:
2500… 2300… 2000… Все еще облака да облака.
— Через пять минут будем над рекой Алдан, — спокойно произнес Штепенко, пролезая в узкий проход, разделяющий Козлова и меня. — Все точно. Я дважды проверил свои расчеты.
1800… 1500… 1300… Лед на консолях стал таять. 1000… 800… 700 метров. Наше внимание не ослабевало. Хотя мы уже около получаса удалялись от горного хребта, но и тут могла оказаться какая-нибудь вершина высотой до тысячи метров.
600… 500… Внизу промелькнула какая-то темная точка.
400… 300… В самолете раздался такой громкий радостный крик, что даже доктор проснулся и испуганно вскочил на ноги.
Облачный
Закончился девятый час полета. Еще полчаса — и гидроплан качался на водах реки Лены у Якутска.
Когда моторная лодка отбуксировала самолет к берегу, больного осторожно положили на носилки и доставили на сушу.
Прощаясь, доктор пригласил летчиков на завтра к себе на обед, сказав, что хозяйка приготовит настоящие сибирские пельмени. Затем он сел в прибывшую одноколку и уехал со своим объемистым грузом.
Мы не забыли любезного приглашения доктора. Обед на следующий день затянулся надолго, перешел затем в ужин и длился почти до полуночи.
Спустя несколько месяцев, когда наступили зимние холода, я опять попал в Якутск. На сей раз это был обыкновенный рейсовый полет с пассажирами и почтой. Поскольку погода не позволила продолжить полет в тот же день, волей-неволей пришлось сделать остановку. Во время вынужденного ожидания я решил навестить доктора Голынского.
Несмотря на довольно ранний час, солнце уже село. Мороз обжигал нос и щеки.
Вскоре я добрался до рубленного в сибирском стиле знакомого дома, оконные косяки и крыльцо которого были украшены кружевной резьбой.
Дверь открылась, когда я еще счищал снег со своих меховых унтов.
— Входите, входите! — раздался из темной передней знакомый голос.
— Здравствуйте, доктор! Простите, что я пришел без приглашения и беспокою вас, — извинился я, переступая порог.
— Ну о чем вы говорите! Ведь мы же с вами недавно так восхитительно раскачивались в небесах. Разве можно это когда-нибудь забыть!
С этими словами доктор помог мне снять верхнюю одежду и повесил ее на вешалку. Мы отправились в его кабинет.
— Как дела у вашего пациента? — поинтересовался я сразу же, едва мы сели.
Хорошо, очень хорошо! — ответил доктор знакомой мае скороговоркой. — Парень уже на ногах и учится снова ходить. Да-да! Бывает в жизни… Сильная воля и упорство творят чудеса! — оживленно говорил доктор.
Немного успокоившись, он переменил тему разговора.
— Когда вы осенью снова улетели отсюда, мысли о Чокурдахе не давали мне покоя. Врача же там не было. Как так можно! — Доктор Голынский возмущенно покачал головой. — Стал я понемногу налаживать дела, и сейчас в Чокурдахе неплохой врач. Мой ученик, местный житель, якут. В нем я так же уверен, как в самом себе.
На столе появился самовар. — Теперь немного согреемся, — сказал доктор по-свойски. — Или, — подмигнул он лукаво, — может быть, желаете чего-нибудь покрепче?
— И речи быть не может, — покачал я головой. — Завтра предстоит серьезный полет, а вы, как врач, не разрешили бы этого перед полетом…
— Верно, верно! — развел он руками. — Тогда давайте нажмем на чаек!
Военное небо
Первое
В Москву мы прибыли уже к вечеру второго дня войны.
На следующий день я с нетерпением ждал телефонного звонка от Михаила Васильевича Водопьянова. Больно было смотреть на красные от слез глаза жены и дочери, но это было ничто по сравнению с морем слез, разлившимся там, где враг уже топтал нашу землю.
Телефон зазвонил после полуночи.
— Все в порядке! — сообщил Водопьянов. — Я получил согласие на перевод в авиацию действующей армии. Завтра перегонишь гидроплан на Иваньковское водохранилище, а когда вернешься, все вместе поедем на авиационный завод. Только постарайся управиться побыстрей.
Итак, вопрос был решен!
Следующий день принес с собой много хлопот. Из самолета надо было выгрузить все арктическое снаряжение и вернуть его на склады. Самолет находился на Химкинском водохранилище, а склады — совсем в другом конце города. Пока мы раздобыли транспорт и покончили со всякими формальностями, прошел целый день. Только под вечер мы смогли подняться в воздух. Меньше чем через час сели в Иванькове. Но вернуться обратно оказалось далеко не простым делом. «Подбросить» нас в Москву обещали на следующее утро. К счастью, это сделали довольно рано — уже на рассвете мы мчались на грузовике к столице. По краям дороги блестела на кустах и траве роса. Когда машина на минуту остановилась, мы услыхали переливчатые трели соловьев. С сожалением думал я в тот момент, что еще несколько дней назад я бы с величайшим удовольствием слушал концерт этих маленьких виртуозов нения, но сегодня все заслонила жестокая война. Теперь смысл жизни каждого советского человека заключался в одном: выстоять, отбросить врага, уничтожить его!
К нашей большой радости, всех нас, полярных летчиков, назначили в один полк, входивший в состав дивизии, командиром которой стал Михаил Васильевич Водопьянов, а начальником штаба — бывший начальник Управления полярной авиации Северного морского пути Марк Иванович Шевелев — так же, как и Водопьянов, Герой Советского Союза. Командиром полка был назначен Викторин Иванович Лебедев.
И еще один приятный сюрприз ждал нас: на авиационном заводе нам сказали, что мы получим новые самолеты, значительно превышающие по своим качествам прежние. Раньше таких самолетов мы и не видели. Могучие четырехмоторные тяжелые бомбардировщики ТБ-7 (ПЕ-8), сконструированные В. М. Петляковым, выстроились в ряд на аэродроме завода. Сотни инженеров и механиков, летчиков и оружейных мастеров трудились дни и ночи напролет, чтобы привести их в боевую готовность. Счет рабочим часам уже не велся; тяжелые испытания, выпавшие на долю нашей Родины, требовали мобилизации всех сил.
Пока боевые самолеты приводились в порядок, мы изучали их летно-технические данные и вооружение, бортстрелки тренировались в стрельбе. Каждый самолет мог поднять не менее десятка бомб и доставить их за тысячи километров в глубокий тыл врага. Самолеты были хорошо вооружены для отражения атак истребителей противника: во все стороны угрожающе торчали дула скорострельных пушек и пулеметов.
Сводки последних известий, регулярно передававшиеся по радио, не приносили ничего отрадного: несметные фашистские полчища все глубже и глубже вторгались в западные республики нашей Родины… Наше беспокойство и нетерпение возрастало; когда же мы наконец сможем вступить в бой?!