На день погребения моего
Шрифт:
— Они так на это реагируют?
— Просто хотелось бы исключить такую возможность.
— Да... ну, да, понимаю...
Конечно, док не привык проигрывать. Лейк и близко не была похожа на девушку, которую, как он думал, он искал, чтобы устроить с ней жизнь, из-за нее все его планы вылетели в трубу, это был шанс «сделать неправильный выбор» в жизни достаточно рано, чтобы это принесло ему пользу. А теперь она сбежала с типом, слишком омерзительным даже для банды Джимми Дропа. Если она не стала великой потерянной любовью его жизни, она, возможно, могла бы стать невыслушанным комментатором
— Она что? С кем сбежала? — наверное, повторил несколько раз, потому что новость его оглушила.
— Верно, — док медленно кивнул, — я и сам до сих пор не могу принять эту мысль.
— Это, конечно, не помогает, — сказал Фрэнк, — правда. Кто еще знает?
Острый вкрадчивый взгляд, которым его наградили, выражал не столько сочувствие, сколько научный интерес. Фрэнк почувствовал, как на него обрушилась подобно болезни иссушающая кожу лихорадка стыда.
— Никаких идей, куда они могли поехать?
— Если бы я знал, мудро ли с моей стороны тебе об этом говорить?
— У вас чувства к моей сестре и всё такое, так что не поймите это превратно, но...когда я ее найду, я убью шлюху. Окей? Его само собой, но ее — эту треклятую — даже не могу произнести ее имя. Насколько естественно, что это вообще могло произойти, док?
— Не знаю. Ты хочешь спросить — это хорошо известное психическое состояние или что-то такое? — он оглянулся в поисках своего экземпляра книги Пакпула.
— Черт. Наверное, я пойду убью кого-нибудь просто для практики.
— Тебе надо успокоиться, Фрэнк. Вот, — небрежно царапая слова, ... — покажи этот рецепт в аптеке.
— Спасибо, но тем не менее. Наверное, что мне надо сделать — так это поговорить с Джимми Дропом.
— Я знаю, что они с Киндредом недолгое время ездили вместе, давно, но какова вероятность того, что они до сих пор на связи?
— Если нет, тогда, черт, нет смысла, — Фрэнк всматривался в свою шляпу, у него начали проявляться классические симптомы меланхолии и многого другого.
— Конечно, они с папой много воевали, особенно, когда я был в Голдене, но это просто... Почему она не пошла дальше и не застрелила его, если так сильно ненавидела? В этом было бы больше смысла.
Док налил себе новую порцию на три пальца и дружелюбно помахал бутылкой перед Фрэнком.
— Лучше не надо. Надо подготовиться.
— В отличие от звука или света новости распространяются с головокружительной скоростью, и даже не всегда по прямой, — сказал док.
Фрэнк сощурился на потолок.
— Что...это значит?
Док Тернстоун пожал плечами.
— В этот вечерний час Джимми, как всегда, в «Лопнувшем пузыре».
Хотя эти старые новости уже не имели значения ни для кого, кроме Фрэнка, он всё равно пробирался по бессонному городу, надвинув шляпу до бровей, уверенный, что все, кого он встречал, были в курсе истории и ухмылялись при виде него с презрением или, хуже того, с жалостью — бедный глупый Фрэнк, узнал всё последним.
Джимми Дроп — очень короткая стрижка с Арапахо-Стрит, блестевшая от барменского воска для укладки волос, усы, завитые в китайском стиле, фирменный монокль, непринужденно державшийся на месте — сидел в задней комнате «Лопнувшего пузыря»
— Я сразу тебя узнал, — сказал Джимми, когда они сели за бутылку бурбона без этикетки. — У вас с братом одинаковые носы, хотя нос Рифа пару раз ломали, конечно. Горжусь тем, что был там в обоих случаях.
— Надеюсь, это сделал не ты.
— Нет-нет, просто обычные профессора, учили нас, невежд, тонкостям этикета.
— Словно не партнеры по игре, — Фрэнк улыбнулся уголком рта, зная, как может разволноваться Джимми, но сейчас он не обратил на это внимания.
— Он, он говорил, что ты — тот еще тип, — монокль сверкнул. — Я слышал, он вернулся на восток. Прозвучало так, словно вернулся на восток окончательно.
— Тебе это должно быть известно лучше, чем мне.
— Догадываюсь, что нынче ты ищешь Дойса. Хотел бы тебе помочь, но сейчас они могут быть, он может быть где угодно.
— Ты можешь говорить «они».
— Ты знаешь, я ненавижу распускать слухи. Сплетничанье нужно признать тяжким преступлением и ввести за него тяжелое наказание, включая повешение для рецидивистов.
— Но?
— Я видел твою сестру лишь однажды, в Лидвилле. Тогда она была юной леди, лет десять-одиннадцать? В ту зиму построили большой Ледяной Дворец на Седьмой улице.
— Помню это. Сложно поверить, что действительно было.
Три акра на вершине холма, дуговые лампы, ледяные башни высотой девяносто футов, самый большой каток Мироздания, ледяные блоки для замены доставляли каждый день, танцевальный зал, кафе — дворец был популярнее Оперного театра, но был обречен растаять с приходом весны.
— Риф был там с самого начала, — вспоминал Джимми, — но не на самом деле, думаю, мы той весной выполняли свою первую совместную работу. Твоя сестра получила пару коньков и проводила большую часть времени в Ледяном Дворце. Как все остальные дети Лидвилла. Однажды она учила танцевать Голландский Вальс мальчика из города, сына кого-то из руководства, ненамного старше ее, Вебб Траверс пришел, увидел это и закатил истерику. Десять лет прошло, я видел людей и пошумнее, но до сих пор помню эту карусель. Твой папа действительно хотел кого-то убить. Это была не обычная всем нам знакомая история «убери-руки-от-моей-дочери». Это было нелепое поведение пациента сумасшедшего дома.
— Я был на работе в тот день, — вспомнил Фрэнк, — убирал породу на смене, когда вернулся, они еще были там. Крики были слышны за милю, я подумал, что это китайцы или кто-то вроде того.
Это была политика, вот в чем дело. Если бы это был сын шахтера, даже владельца салуна или магазина, Вебб побурчал бы и успокоился. Он пришел в ярость при мысли о том, что какой-то маленький богатый выскочка, ни дня в своей жизни не работавший, обманом схватил невинную дочь трудящегося.
— Это даже не из-за меня, — Лейк была не настолько зла, чтобы позже об этом не напомнить, она всё понимала достаточно ясно, — это опять из-за твоего чертова старого Профсоюза.