На день погребения моего

Пинчон Томас Рагглз

 Он мог бы с таким же успехом закричать: «Очень подозрительно!».

 Для Лью это был набор символов, слов, цифр, возможно, карта, возможно, даже карта Шамбалы, от которой так мечтали избавиться на Чанкстон-Кресчент. Он уклончиво улыбнулся и притворился, что переключил внимание на статуэтку бронзового всадника на коне.

— Только взгляните! Могучее статное существо, не так ли?

— Они там в основном почти все были наездниками, — сказал Реплевин. — Ваши американские ковбои чувствовали бы себя там абсолютно как дома.

 — Вы не будете возражать, если...

Лью достал миниатюрную

портативную камеру и снял крышку объектива.

 — Будьте любезны, — он сомневался достаточно долго, чтобы Лью понял: он оценил безобидный идиотизм и ярко выраженную оригинальность.

— Ничего, если мы включим газовый свет?

Реплевин пожал плечами:

 — Это всего лишь свет сырья, не так ли.

 Лью включил еще и несколько электроламп и начал фотографировать, так, чтобы на все фотографии свитка попали и другие артефакты, просто для прикрытия. Он вышел из подсобного помещения, чтобы пофотографировать еще, скороговоркой бормоча что-то на профессиональном сленге, чтобы сбить с толку.

 — Не поймите меня превратно, но висеть вверх ногами с головой в духовке, включив газ? Если посмотреть на это исключительно с точки зрения риска, я не выполнил бы свои профессиональные обязанности, если бы не поинтересовался, застраховали ли вы свою жизнь.

Реплевин с неохотой согласился просветить Лью на тему Газофилии, которая, как говорили, восходит к эпохальному открытию Швермера: давление газа, аналогичное напряжению в электромагнитной системе, можно варьировать для передачи информации.

— Волны в постоянном потоке Газа, особенно — бытового, не умолкают, кстати, и звуковые волны, как утверждает основное направление Викторианской науки, это — Чувствительное Пламя, модулированные волны света. Для компетентного носа сфера обоняния, в частности, или запаха, как ее называют, может стать материалом для самой что ни на есть прекрасной поэзии.

— Звучит почти как религия, сэр.

— Ну, в Южной Индии, если вы зайдете в определенного рода храм, например, в Чидамбараме, в Зал Тридцати Колонн, и попросите показать вам статую их бога Шивы, вам покажут пустое место, хотя на самом деле это не то, что мы подразумеваем, когда говорим «пустое место», конечно, оно пустое, но по-другому, вовсе нельзя сказать, что там ничего нет, если вы понимаете, о чем я...

 — Конечно.

— Они поклоняются ему, этому пустому месту, это их высшая форма поклонения. Этот объем, или, полагаю, не-объем чистой Акасы — на санскрите это то же самое, что Эфир, элемент, наиболее близкий ко всепроникающему Атману, из которого возникло всё остальное, очевидно, потом в греческом языке появилось слово «Хаос», слово пришло в алхимическую лабораторию ван Гельмонта, который, будучи голландцем, записал открытый фрикативный звук как «Г» вместо «Хи», подарив нам Газ, наш собственный современный Хаос, наш носитель звука и света, Акасу, проистекающую из нашего святого источника, местной Газовой Станции. Кажется ли вам странным, что для некоторых Газовая Духовка является предметом поклонения, подобно некоему киоту?

 — Не кажется. Но я ведь тогда и не удивился.

— Я вам не надоел, мистер Своллоуфилд?

Познания Лью в английском языке Англии позволили ему понять, что это значит: ему намекают, что он злоупотребляет

гостеприимством.

— Я закончил. Отнесу это в офис, выпишем вам стандартный полис, не стесняйтесь вносить туда любые изменения, какие пожелаете, или вообще всё перепишите.

И он снова вышел в искусственный свет пустого пригорода, в кричаще безлюдный вечер.

В тот прекрасный день, когда он уже готов был смириться со своей неспособностью найти очевидный вариант, Кита пригласили в местное отделение «Банка Пруссии» на Виндерштрассе, где его заманил в подсобное помещение герр Шпильмахер, Международный Менеджер, прежде достаточно дружелюбный, а сегодня, скажем так, немного сдержанный. В его руках была тонкая стопка листов.

 — Мы получили информацию из Нью-Йорка. Ваши Kreditbriefe, векселя…, — и он долго пристально смотрел на любопытную фотографию Кайзера на соседнем столе.

И что.

— Больше не действительны, — предположил Кит.

Оживившись, банкир решился быстро посмотреть в лицо Кита:

 — Вы получили от них известия?

Всё это время, — понял Кит, — он просто его не слушал.

— Я уполномочен выплатить вам остаток средств, не использованных за этот период.

У него была подготовлена маленькая пачка денег, главным образом —купюры по пятьдесят марок.

— Герр Директор банка, — Кит протянул руку. — С вами приятно иметь дело. Рад, что мы можем распрощаться без неловкого проявления сентиментальности.

 Он выскользнул на улицу, немного поплутал по задворкам и зашел в «Банк Ганновера», где по прибытии в Геттинген, в котором, вероятно, благодаря тайному дару предвидения, он открыл небольшой счет для своих выигрышей за столами Остенде: теперь, как он надеялся, он был независим от схем Вайба.

 — Кажется, ты чем-то обеспокоен, — заметил в тот вечер Хамфрид. —Обычно ты — такой типичный американец, без следов мысли на челе.

Лишь потом, идя на встречу с Яшмин, Кит начал обдумывать ситуацию.

Теперь ему стало казаться, что Скарсдейл Вайб слишком охотно согласился с планом Кита поехать учиться в Геттинген. В чем бы ни заключался долгосрочный план, это, по-видимому, была расплата. Кит не мог понять это так отчетливо, как ему хотелось, но чувствовал по красноречивым взглядам, направленным на него в банке.

Он нашел Яшмин, как всегда, на третьем этаже Аудиториенхаус, в читальном зале, среди хаоса раскрытых книг, сходившихся в точке ее лучезарно внимательного лица. Он узнал сброшюрованный экземпляр докторской диссертации, Habilitationsschrift, Римана (1854 г.) о основаниях геометрии, но не увидел статью о простых элементах 1859 года.

— Что, нет ae-функции?

Она подняла глаза, вовсе не растерянная, словно заметила, когда он вошел.

Ему хотелось бы так думать.

— Это для меня — как Священное Писание, — сказала она. — Теперь я понимаю, что гипотеза была лишь крючком, призванным затянуть меня достаточно далеко, чтобы подготовить к настоящему открытию, его поразительному перевоображению пространства, это — нечто большее, чем привычный Achph"anomen ... ангел, слишком яркий, чтобы посмотреть прямо на него, одну за другой освещает страницы, которые я должна прочесть. Из-за этого я стала очень тяжелым человеком.