НА ДЕСЯТОЙ ПЛАНЕТЕ

Митрофанов Анатолий Иванович

— Конечно, летим, Армен! — улыбнулась Таня.

— То—то! А будущее, — так, кажется, сказал Маяковский, — оно еще более прекрасно и удивительно! И до Толимака, Танюша, будет, как говорят, рукой подать! — Армен горячился, и от этого еще заметнее становился его восточный акцент.

— Ну, безусловно, такие, как Хачатуров, на все способны, — шутливо заметил Дубравин. — Если нет научных доказательств, жми на энтузиазм.

— Зачем так говоришь! Эх ты! — не обижаясь, отпарировал Хачатуров. — Не я один. Понимать надо. И ты, и Таня, и Медведев. Весь наш советский народ еще

не раз удивит он мир своими открытиями.

— Согласны, согласны! — за всех радостно ответила Таня.

Утром — так условно называли космонавты ранние часы суток на корабле — все были на ногах. Неизменно весело проходила обычная физическая зарядка.

— Сейчас я чувствую себя грушей, по которой ударил боксер! — сказал Дубравин. Руками он крепко ухватился за поручни, а тело его описывало в воздухе самые удивительные пируэты.

— Ты изощряешься и отвлекаешь нас, — заметила Таня, смеясь.

— Не хочу, чтобы мои обленившиеся мускулы начали атрофироваться! — воскликнул Дубравин, выделывая новую серию почти акробатических трюков.

— Сегодня же нарисую для нашей газеты карикатуру на тебя, — пригрозила девушка.

— А я пожалуюсь капитану. Нет. Пусть лучше вопрос о твоем поведении разберут на месткоме!

Космонавты весело рассмеялись.

— Это хорошо, друзья, — успокоившись, проговорила Таня, что и в пустотах космоса мы остаемся такими же жизнерадостными. Излишняя официальность и сухость в обращении друг с другом вредны даже на Земле. А здесь — тем более. Она породила бы космический бюрократизм.

— Здорово сказано! — похвалил Хачатуров. — Так объявим же борьбу за здоровый смех.

— Поддержит ли нас начальство? И капитан, и его заместитель дюже у нас серьезны, — Дубравин, подражая Медведеву и Боброву, нахмурил лоб.

— Постараемся и их вовлечь в это животрепещущее начинание, — пообещала Таня, — Я возьмусь здесь, а Жене поручим сделать это на другой половине корабля.

— Тогда я напишу заметку и назову ее «Заговор смеха»…

Прошла еще неделя полета. Космонавты заметили, что в корабле стало темнее. Было похоже, что непрерывный день начал сереть, делаться пасмурнее. Фотоэкспонометры тоже показывали ослабление силы солнечного света, поступавшего в рубки через иллюминаторы.

— Разберитесь и объясните, — дал Медведев задание астрономам.

— Наше удаление от Солнца не настолько велико и не может вызвать этого, — недоумевала Таня.

— Может быть, мы попали в облако космической пыли? — высказал предположение Запорожец. — Надо взять пробу извне и посмотреть, что имеется в космической пустоте.

— Правильно, — одобрила Таня.

В тот же день через специальные ловушки в броне взяли пробу. Назавтра проделали то же самое. Но анализ показал, что вокруг корабля находятся лишь отдельные микроскопические пылинки и следы газов ничтожной плотности.

— Так я и думала, космическое пространство не является совершенно пустым, — сказала Данилова. — И все же это не объясняет продолжающегося ослабления света.

— Мне все—таки сдается, что дело в пыли, — настаивал Запорожец.

— А что, если выйти из корабля и сделать несколько свободных наблюдений

за силой солнечного света? — высказала мысль Данилова.

Медведев разрешил выход наружу лишь 3апорожцу. Облачившись в скафандр повышенной защиты, астроном взял с собой с десяток приборов. Через несколько минут он вернулся и попросил дать ему пылесос.

— Вокруг нас нет никакой дымки. Космос чист, как хрусталь. Солнце сияет по—прежнему. Просто наш корабль чуть запылился. Я соберу пыль с иллюминаторов, и у нас снова будет светло.

Когда Запорожец возвратился в ракету, его встретил озабоченный Кулько, тоже одетый в скафандр.

— А ты зачем оделся? — удивился Запорожец.

— Как зачем? Ты полагаешь, что пыль, принесенная тобой, безобидна! Если так, то глубоко заблуждаешься. Пыль эта, наверняка, радиоактивная. К тому же в ней могут содержаться ионизированные частицы ядовитых элементов, например, циана. Понял? Так что снимай—ка свой скафандры, да поживее. Я займусь его дезактивацией, а собранную тобою пыль подвергнем тщательному анализу.

— Новые заботы! — махнул рукой Запорожец, однако послушно и старательно выполнил все, что требовал от него Кулько.

— А космическую пыль я отдам потом Грачеву, — сказал Кулько, после того как все процедуры были закончены. — Она ему необходима для опытов.

— Не хочешь ли, чтобы я тебя удивил? — лукаво прищурился Запорожец.

— Ты? Вряд ли, а от космоса можно ждать всяких сюрпризов.

— Думаю, ты согласен, что безвоздушное пространство, в котором летит наш корабль, было правильнее называть межзвездным газом. Правда, плотность его ничтожно мала. Но если земная атмосфера может согревать и охлаждать, то космическая пустота такими особенностями не обладает.

— Ты хочешь сказать, что холода мирового пространства, как такового, не существует?

— Совершенно верно!

— Так в этом ты Америки не открыл. Но если настаиваешь на своем приоритете, докажи его практически — выйди из корабля в скафандре с выключенной терморегуляцией и без обогрева.

— В этом нет нужды. Я берусь обосновать и доказать все теоретически.

Оба космонавта понимающе улыбнулись.

Сутки за сутками летело время, в котором только строгий распорядок, работа и вахтенная служба помогали космонавтам отличать день от ночи. Шел к концу второй месяц их смелого путешествия в глубинах солнечной системы. Космонавты приближались к орбите Марса, но сама планета, совершая свой путь, предписанный ей законом всемирного тяготения, находилась в что время от корабля на расстоянии шести миллионов километров.

— Это почти в десять раз ближе, чем Марс подходит к Земле в годы его великого противостояния. Не так ли? Но там нам всегда мешала земная атмосфера, — сказала Таня Запорожцу по телефону.

— Да. И здесь, как назло, буря на Марсе не ослабевает и не дает что—либо рассмотреть на нем, — ответил тот.

Уже много часов подряд провели оба астронома у своих телескопов. До боли в глазах всматривались они в пылевой туман, проклиная его.

— Когда же прекратится пыльная буря? Когда же начнет рассеиваться туман? — сгорала от нетерпения Данилова.