На Дороге
Шрифт:
Надо было оставаться в мире людей. Там хоть было ощущение, что в Поднебесном все по-прежнему: Владыка недосягаем, отец воюет с бельмом, а мама живет в Аэр’Дуне и завтра они полетят к ней. Да и О'Силей в Мире Младших было легче. В Поднебесном девочка плохо спала и плакала во сне. Но Алион знал, почему вернулся. И почему совсем не хотел оставаться в вотчине Драго. Неприятное воспоминание задело.
Юный конунг стоял посреди немощеного двора. Деревянный трехэтажный терем, построенные еще при деде Драго, высился за его спиной. Терем был больше и выше остальных
На коленях перед юным конунгом стоял мятежный Хольдрик, он умолял о пощаде, если не для него самого, то хотя бы для его людей. При одном только приближении законного конунга во главе отряда бессмертных, узурпатор бежал. Отряд Драго нашел мятежника на полпути к границе.
Юный конунг умел быть жестким. Узурпатора он казнил лично, как и всех приближенных Хольдрика. Во время экзекуции Алиона едва не вывернуло, Драго даже не вздрогнул, а О'Силей смотрела!
Алион еще долго не мог прийти в себя. Как легко дети степняков принимают смерть! Неужели это было необходимо, неужели нельзя по-другому? Что бы сделал он? Заточение, изгнание?
Алион растерялся, он никогда не был обременен властью, что он о ней знает? И все же жесткость брата удручила. Скольких Драго убил? Алион спросил об этом прямо. Драго, пожав плечами, спокойно ответил, что отец с измальства брал его с собой на границу, когда там было неспокойно. И первый, павший от руки Драго, был заколот им еще в луке седла отца. Конунг не может быть отдельно от дружины, как и его сын.
А как же О'Силей? Зачем маленькой девочке видеть такое?! Драго был немало удивлен смущению Алиона: публичные казни — не редкость, разве Владыка Элладиэль не карается своих врагов?
Алион замялся. Да, говорят, Владыка беспощаден к врагам, но публичная казнь, да еще и самолично? Алион не слышал об этом, мятежи были, но Владыка щадил, над мятежниками устраивались законные суды: были и оправданные, и помилованные.
Драго пожал плечами и ответил, что отец учил уважать врага, поручать казнь другому — низко и трусливо. И тут же осекся, быстро добавляя, — вероятно, Владыка слишком занят, чтобы вершить суд самолично.
Алион растерянно спросил, что на это все сказала бы мама? Драго хмыкнул и сплюнул. Алион понял, княгиню никогда не спрашивали…
«Скоро прилетит дедушка», — мысль о деде согрела, но тут же рассыпалась в золу потухшим угольком.
В комнату зашел Лим:
— Ты чего здесь один?
— Да так… — нехотя ответил Алион.
— Ал, пошли постреляем из лука, там, кажется, немного распогодилось. Драго, вон, рвется!
— Драго рвется пострелять в живую мишень! — зло процедил Алион, почему-то злясь и на брата, и на Лима.
— Ал, хватит хандрить! Ты ж не барышня кисейная! Да что ты вообще о ней знаешь? Вы виделись-то всего пару раз, о чем здесь страдать? Она тебе, считай, чужая! Повидались, и будет. Вон Драго, ему явно все равно. А ты, как малявка О'Силей, хочу к маме…. Сильвия всегда была…умм… крайне ветреной особой.
— Что ты имеешь в виду? — Алиона кинуло
— Ну…то же, что и все остальные. Ал, она Клятву давала аж трижды!
— Замолчи! — прошипел сквозь зубы Алион, чувствуя, как кровь ударяет в лицо, а в глазах плывет.
— Да ладно тебе! Она явно падка на… — Последнюю фразу Лим договорить не успел. Алион сшиб рыжего огневку на пол, одним ударом разбивая нос в кровь.
— Ты спятил?! — Лим смотрел на друга огромными от изумления глазами. Алион и сам растерялся, он никак не ожидал от себя подобного поведения, но словно убеждаясь в правоте, произнес, срываясь на крик:
— Не смей так говорить о ней! Хотя бы потому, что для тебя она Госпожа Сильвия! Твоя Повелительница и Королева! А ко мне не лезь, ты ничего о ней не знаешь!
Алион повернул голову, в дверях стоял Драго, к нему жалась О'Силей. Алион разозлился, видя испуг в глазах сестры — как смотреть на казнь, это легко, а как…И осекся. Он вдруг понял, Оси никогда не видела его в ярости, а видел ли Лим? Он посмотрел на друга, Лим лежал на полу, то и дело сплевывая кровь. Потом огневка встал и, ничего не говоря вышел, Драго и прижавшаяся к нему О`Силей ушли вслед за Лимом.
Алион остался один.
Том Третий. Глава Вторая. Олейя. Ночь после похорон.
Олейя сидела, обхватив себя руками, напротив плакала свеча. Олейя не сводила глаз с пламени, боясь, что, если отвернется, оно погаснет. Воск тек и тек, образуя горячие лужи, фитиль прогорал. Олейя закусила край черной вуали, пряча в него всхлип.
Свеча плакала, Олейя смотрела, сгорая вместе с тонким фитилем.
Свеча скоро прогорит и Олейя останется совсем одна.
Одна.
Теперь никто не коснется плеча, не прижмет к груди темную растрепанную голову, не укачает в такт плачу.
Олейя плотнее зажмурилась и откинула голову назад, все равно ощущая, как щекочет до боли в носу, а горячие, словно расплавленный воск, капли оставляют на висках холодный след. Она несколько раз вдохнула, на место щекота пришёл спазм.
Олейя крепче прикусила вуаль, пытаясь не задохнуться, и зажмурилась до боли, стараясь не отпускать коварных теплых капель, оставлявших после себя холод. В глазах поплыло бесконечное звездное небо, слившееся с озером. И снова она плывет по нему одна. У озера нет берегов, и ей никогда не доплыть до суши.
Захотелось коснуться холодной воды. Оли протянула руку, не замечая, что держит ее над пламенем свечи. Да, вот так, чтобы холод обжигал. Чтобы чувствовать, наконец, чувствовать телом, а не душой.
Пламя свечи терзало руку. Ожег разрастался, острая боль, вестница опасности, сменялась пульсирующей, нудной и муторной. Олейя открыла глаза, на ладони проступили пузыри. Было по-настоящему больно. Она нехотя убрала руку от пламени свечи. Теперь плакать не придется, пульсирующая рука отвлечет от бегущих дорожек по вискам и щекам. Захотелось льда, но Олейя не позвала элию, она обхватила больное запястье второй рукой, качаясь в такт набегавшим волнам.