На другой день
Шрифт:
— А партией рисковать могу?
— Володя, неужели ты не понимаешь, что, если партия потеряет тебя, это будет самым ужасным несчастьем. Ногин тут распространялся насчет настроений. Настроения переменчивы. Сегодня одно, завтра другое. А твоя гибель — да, да, гибель, смягчающие выражения к черту! — будет для партии ничем не возместима. Что мы такое без тебя?
— Тиру! Куда понесло? Этого слушать не желаю.
— Нет, изволь слушать. Ты, и только ты дал партии все ее идеи. Ты для нее…
— Маняша,
— Именно партией ты рискуешь!
Страстные высказывания сестры не смогли, однако, переломить упорства.
— Ошибаешься, — непреклонно сказал он. — Партия на верной дороге. И придет к победе… Жаль только, что я не успел издать свою тетрадь, где подобрано все написанное Марксом и Энгельсом о государстве. Ну, в крайнем случае, и без меня пойдет в печать. Партия будет тогда знать, как вести дело на другой день после пролетарской революции.
— Товарищи, удержите же его!.. Больше не могу…
Последние слова Мария Ильинична выговорила едва слышно. Отчаяние стиснуло голосовые связки. Широкой, почти мужской походкой она подошла к Сталину:
— Дайте папиросу.
— Имею только горлодер для трубки. Вам не сгодится.
— Скручу. Давайте.
— Достанем папиросу. Ногин, одолжите курева.
— Не хочу у него брать.
— Найдем, в таком случае, другой выход.
Коба прошагал к комоду и, будто член семьи, открыл ящик, обнаружил початую коробку недорогих папирос «Ой-ра», протянул Марии Ильиничне:
— Хозяйка иногда балуется.
Зажег спичку. Сестра Ленина, прикурив, сделала несколько неумелых затяжек и вышла в коридор.
Надежда Константиновна, стараясь не привлекать к себе внимания, тихо подняласькакие-то душевные ресурсы, видимо, и у нее были исчерпаны — и тоже покинула комнату.
Сталин вновь преспокойно взял горстку клубники, пошутил:
— Курить, Владимир Ильич, не разрешаете, так оставлю вас без ягод.
— Гм… А что скажете по существу?
— Значит, явка? — Интонация Сталина была то ли утверждающей, то ли вопросительной. — Что же, согласимся. — Следуя выработавшейся бог весть когда привычке, он помедлил: — Но явка с гарантиями.
— То есть, иначе говоря, неявка? — тотчас прокомментировал Ленин.
Он уже давненько примечал, что в политической игре Коба любит применять лукавый ход: говорит одно, в уме держит другое.
Сталин на реплику не реагировал.
— Явка с гарантиями! — раздельно повторил он.
Серго, так и не слезший с подоконника, загоревшимися глазами смотрел на низкорослого, хилого с виду единоплеменника. Еще десяток лет назад в Баку, когда там зашла речь о совещании рабочих и нефтепромышленников, Коба объявил: «Совещание с гарантиями! Или никакого совещания!» И большевики это отстояли. Теперь он предлагает сходный лозунг.
— Есть ли
Ногин буркнул:
— Откуда она у меня?
— Следовательно, вы считаете возможной явку без гарантий? Так?
Ногин смолчал. Логика Сталина была несокрушима.
— Я предлагаю, — заключил Коба, — пусть товарищи Ногин и Серго немедленно отправятся в Центральный Исполнительный Комитет Советов и выяснят, дают ли нам абсолютную гарантию…
Ленин перебил:
— Абсолютных гарантий не бывает.
— Теорию не затрагиваю. Практики мою мысль поймут. — И Коба повторил: — Абсолютную гарантию, что не будет допущено насилие. Уклоняться от явки наши товарищи не намереваются. Но без гарантий мы их не отдадим. Так чего же терять время? Серго, пойдешь?
Серго мигом соскочил с подоконника:
— Конечно.
— Товарищ Ногин, пойдете?
— Ясное дело, пойду.
— Ну вот, Владимир Ильич, принесут гарантии, тогда станем дальше рассуждать. Что, не хотите подождать?
— Подождать можно. Однако свою точку зрения я не переменил.
— Э, случается, Владимир Ильич, что вечер мудрей утра.
Ленин оставил без внимания исправленную Кобой поговорку. И, взяв со стола свое заявление, протянул Серго:
— Передайте.
Интонация и жест непреклонны. Серго уже ранее прочитал эти строки. Теперь черные глаза вновь выхватили: «…явлюсь в указанное мне ЦИК-том место для ареста». Ничего не выговорив, Серго сумрачно кивнул.
42
Несколько минут спустя Ленин вошел к себе, то есть в выделенную ему дальнюю комнату.
Там у этажерки с книгами сидела Надежда Константиновна. Ее ничем не занятые худощавые кисти покоились возле колен. Ничего не вымолвив, властвуя собой, она лишь быстро взглянула на мужа. Ильич уже не был бледен, со скул исчезли пунцовые пятна, слегка загорелое лицо восстановило здоровый цвет.
— Мы с Григорием решили явиться, — сразу произнес он. — Пойди, скажи об этом Каменеву.
— Что сделать еще?
— Еще?.. Не пропала бы моя синяя тетрадь… — и продолжал: — Подожди. Напишу ему кое-что…
Присев к столу, уже оснащенному стопкой чистой бумаги, без чего Ленин нигде не обходился, он застрочил своим скорым пером. Подойдя, Крупская глядела на строки, возникавшие из-под сильной, широковатой руки:»…если меня укокошат, я Вас прошу издать мою тетрадку «Марксизм о государстве» (застряла в Стокгольме). Синяя обложка, переплетенная…»
«Если меня укокошат…» Верхняя крупная губа Надежды Константиновны прижала нижнюю. Вот Ильич и дописал.