На Другой Стороне
Шрифт:
И многие, многие, многие другие имена и клички. Каждый возглас малыша попадал точно в цель: ему вслед глазели круглые, вытянутые, белые, желтоватые, загорелые — разные лица. Многие смотрели поверх головы малыша, гадая, кто мог их позвать. Кто-то неуверенно махал. Кто-то крикнул: «Передавай привет мамаше!», и тогда широкая улыбка на лице Максима дрогнула и слегка перекосилась, как надкушенный с одной стороны ломтик дыни.
Уж конечно, его мамаша живёт где-нибудь здесь. Может, это даже Лизза Шнурочница, что ютится за углом, в тёмном переулке. У неё не то семь, не то десять ребятишек, и все наглые, просто
Селяне возвращались к своим делам и к прерванным разговорам. Снова застучали в руках хозяек ножи, зазвучала на лобном месте перед церковью перебранка. Кошки сигали по крышам, стуча когтями и прижимая уши при виде собак, которые всё ещё сопровождали ребят. Кажется, только для хвостатых братья были здесь гостями, все же остальные… все же остальные, наверное, забудут о них уже через минуту, а если вдруг вспомнят, то будут готовы поклясться, что эти двое живут «где-то неподалёку».
— Что всё это значит? — спросил Денис. — Ты бывал здесь раньше?
— Вроде того. Во время своих странствий я заходил в каждое село, каждый форт, который встречался на моём пути. В том числе и сюда. Я знаю это место вдоль и поперёк, как-то раз даже зимовал среди этих людей, усыновлённый Стариком Китайцем. Тому толстяку, что на посту, я как-то представлялся ЕГО внучатым племянником. Видел бы ты его глаза! Правда, после этого он выгнал меня взашей, откупившись целым мешком яблок, чтобы я не вздумал раструбить о нашем родстве на всю деревню.
— А те девочки у реки? — на самом деле, Дениса интересовала только одна. — Кто она, та, с чёрными косичками?
— Варра, дочь Бренны. Тихоня и себе на уме.
— Она что, гадает по водомеркам?
— По следам от водомерок в какой-нибудь запруде или лужице. Всегда одно и то же. Она видит сильный дождь, такой, что чуть не рыбины падают с неба, и ждёт, чтобы кто-то напугал по-настоящему.
— Бедняжка, наверное, дрожит там, на дереве, как мышь, — сказал Денис.
— Уж конечно! — с удовольствием сказал Максим. — Ведь её жизнь состоит из одного страха.
— Тебе нужно прекратить издеваться над простаками, — сказал Доминико. Кажется, ему было немного жалко этих людей, несмотря на то, что они англичане. Правда, настоящую причину его жалости Денис узнал только несколькими минутами позже. — Они не виноваты, что не знают сущности вещей.
Максим остановился. Лицо его на миг стало серьёзным и, прежде чем рот вновь превратился в лукавую ухмылку, сказал:
— Каждый считает себя королём и императором в одном лице. Вот, что меня веселит. Они закрываются у себя в домах, затворяют ворота и думают, что пока не рухнули стены, они в безопасности. Если бы хоть кто-то заикнулся о явлении, что управляет их жизнями, и что есть силы выше кнута и кулака, они бы подняли беднягу на смех.
— Что же поделать, — сказал дух. — Такова природа людей.
— О чём это вы? — спросил Денис, взяв Максима за руку, чтобы тот вновь не убежал. Малыш не сопротивлялся. Он взглянул на брата снизу вверх, и Денис едва удержался от того, чтобы не разжать пальцы и отшатнуться. Вдруг стало понятно, что сейчас для него откроется одна из тайн этой земли. Ему расскажут — вот так, просто поведают посреди людной улицы — сокровенное знание, которое — в числе прочего, конечно — сделало Макса таким, какой он есть.
— Невозможно составить
— Потому что ты встретишь этого ребёнка вновь, — прибавил Доминико. Он висел над одной из хижин, словно столб дыма над трубой. Несмотря на то, что он говорил громче всех, никому из селян не приходило в голову посмотреть наверх. — Он будет смеяться, как ни в чём не бывало, и играть с голышами.
— Значит, ты не можешь завести себе здесь друзей? — спросил Денис. — Стоит тебе выйти за ворота, как они тебя забывают, да?
Максим молчал так долго, что Денису стало казаться, будто он уже никогда не ответит.
— Пойдём, — наконец сказал брат. — Вечером отсюда отправляется караван в нужном нам направлении. Они надеются сделать шестьдесят миль за раз. Мы едем с ними, нужно успеть подготовить тёплое местечко. Следующие трое суток мы проведём в поле, и будем заниматься только одной… вернее, двумя вещами — набивать себе брюхо и валяться на сене.
Возле дома, пахнущего как хлеб, в который положили слишком много хмеля… или который забродил, лёжа в тёмном красном подвале, Максим остановился и позвонил в колокольчик у двери.
— Мамаша Сивуха! — закричал он. — У дядьки в сторожке сидр закончился.
— Как же, как же! Этот Вергилий посылает гонцов уже в третий раз. Ну что ж, наших доблестных стражей нельзя оставлять алчущими и иссыхающими от жажды, тем более на таком солнце.
На пороге стояла плотная женщина, формами напоминающая прямоугольник из раздела «основы геометрии» в учебнике математики. Пахла она, впрочем, не как бумажная страница, а скорее как корзинка для пикника, в которой проливались самые разные жидкости и клались самые разные вкусности. Денис отчего-то сразу почувствовал себя дома.
Мамаша Сивуха забрала у Максима пустую флягу и вручила Денису полную.
— Ты, мальчик, отнеси это нашему великолепному толстяку — я же ничего не путаю, сегодня дежурит толстый Мо? А ты, малыш — она взъерошила Максиму волосы — заходи отведать пирога с крыжовником.
Она, насвистывая, растворилась в доме, покачивая в руках пустой бурдюк словно ребёнка. Максим подмигнул брату:
— Иногда хорошо быть маленьким. Эти пироги мамаша Сивуха печёт только для детей, и чем младше ребёнок, тем больше ему достаётся кусок. И поверь ещё в одно: вкуснее выпечки ты не найдёшь ни в лесах, ни в полях, ни на берегу моря. Иногда мне кажется, будто вкус этих пирогов с яблоками, с черникой и ежевикой, со сливами и крыжовником, создавался отдельно, в течение долгих часов. А иногда кажется, что ДРУГАЯ СТОРОНА была задумана только ради этого вкуса.