На факультете ин.яз. Душанбе
Шрифт:
– Ну, тогда давай пройдёмся пешком до ЦУМа, – предложила она.
Мы влились в общий поток студентов и медленными шагами направились вдоль аллеи. Её подруга Дильбар тоже присоединилась к нам. Пока шли, я пытался объяснить особенности перфектных времён в английском языке. Зарина часто кивала головой, но никаких вопросов не задавала. С противоположной стороны улицы, от магазина «Ригонда», дорогу перебежали мальчишки и стали предлагать проходящим мимо студентам фисташки, нанизанные на ниточки.
– Ака, барои духтарои хушруда бигир, [7] – пристал один
Тут мы как раз дошли до остановки, расположенной напротив чайханы «Рохат». Возле неё продавала самбусашки [8] женщина средних лет. Студенты знали её очень хорошо – она часто бывала у пединститута со своим деревянным лотком, полным горячих мясных пирожков. Студенты её называли Апаи-Хасият. Я купил у неё несколько самбусашек с ароматом зиры.
7
Брат, купи для красивых девушек.
8
Самбусашки – небольшие печёные пироги с мясом или тыквой.
У «Зинната» Дильбар попрощалась с нами и повернула в сторону Путовского рынка.
Вместе с гурьбой других студентов мы перешли дорогу в сторону Художественного Салона.
– Зайдём на минуточку? – попросила Зарина, улыбаясь.
– Давай, – невесело согласился я.
Почему-то всем девушкам очень нравилось там бывать. Они подолгу могли разглядывать декоративные изделия из серебра и мельхиора. В салоне можно было найти красивые серёжки и кольца, изящно выполненные кустарными мастерами. Я терпеливо стоял рядом с Зариной, пока она с интересом изучала всю эту бижутерию. К моей радости, мы вышли оттуда примерно через четверть часа (это недолго) и снова оказались на весенней улице.
Прямо на перекрёстке стоял всем известный Старик-Дервиш (как я его называл), одетый, несмотря на жару, в стёганый чапан. На голове его возвышалась белая чалма, на груди блестело множество всяких орденов рядом с разными значками и нашивками. Никто на него уже давно не обращал внимания: он давно стал достопримечательностью города. Стоит себе, как гаишник-регулировщик посреди перекрёстка, и никому не мешает.
Мы повернули в сторону ЦУМа. В подземном переходе я купил кассету-сборник с песнями групп «Кино» и «Наутилус Помпилиус» и ещё взял новые записи Стинга. Последнюю кассету я отдал Зарине. Выйдя из подземного перехода, мы двинулись дальше.
– Ну и как, дошло до тебя, что такое перфектные времена? – шутя, спросил я Зарину.
– Да, немного, – неуверенно ответила она.
– Главное, пойми, не употребляй прошедшее время вместо перфектного. Не говори: «I did», а скажи: «I have done». Хотя на русский язык и то и другое переводится одинаково: «я сделал», но тут есть нюанс. «I did» – ты сделал когда-то, а «I have done» – только что или недавно.
– You have bought the tapes right now [9] , правильно? – с лукавой усмешкой посмотрела она на меня.
9
Ты
– Умница, – ответил я и ущипнул её за щеку.
Так, беседуя, мы дошли до Главпочтамта. Зарина повернула в сторону кинотеатра Джами (она жила у военторга), а я пошёл прямо – в сторону старого аэропорта.
– До завтра, – протянула она мне свою руку.
– Пока.
Зачёт по грамматике она сдала, но наши встречи продолжались. После лекций мы часто бродили вместе по Душанбе. Иногда заходили в «Восточное кафе» напротив парка Ленина и за мороженым часами могли болтать ни о чём, а иногда могли накупить кучу газет (кажется, она всегда покупала «Ровесник», а я «Аргументы и факты») и сидеть в парке, пока не прочтем их от корки до корки.
– А правда, что американцы высадились на Луну? – могла она задать вопрос ни с того ни с сего.
– Не знаю, меня они с собой не взяли, поэтому точно сказать не могу, – отвечал я.
Потом она могла долго молчать и вдруг спросить:
– А Атлантида существовала?
– Да, конечно, вот я, например, Атлантид, только ты никому не говори, хорошо? – говорил я с серьёзной физиономией.
Она закрывала лицо газетой и через пять минут могла залиться громким смехом.
Бывали дни, когда после лекций мы сидели в какой-нибудь пустой аудитории и молчали, глядя за окно на чинары и тополя. Нам было комфортно даже молчать вместе. Наверное, так бывает с очень близкими людьми. Но тогда мы об этом не задумывались. Просто встречаются иногда люди, с которыми тебе всегда хорошо и комфортно. Зарина, наверное, была одной из них.
Нам казалось, что так будет всегда. Будут вечные чинары и тополя, будет вечная Апаи-Хасият со своими вкуснейшими самбусашками, будут вечные мальчишки со своими фисташками и будут вечные студентки – таджички, узбечки, русские, осетинки, армянки, казашки и кореянки. Будет вечный Душанбе и незыблемый СССР. Жизнь текла размеренно и мирно. Но это был последний год существования уникальной интернациональной семьи – семьи советских людей. Даже в страшном сне никому не могло присниться, что эта страна скоро исчезнет. Это был апрель 1991 года. А в декабре того же года СССР не стало…
Это было похоже на насильное разлучение матери с детьми. Детей поселили в детдом под названием СНГ, и они ещё долго и наивно верили, что мама вот-вот вернётся. Но она не вернулась. Некоторые и до сих пор продолжают верить, что смогут увидеть её снова.
Ровно через год началась печальная война. По улицам Душанбе грохотали БТР и танки. Те самые прекрасные аллеи, по которым гуляли самые красивые девушки-душанбинки, заполнили люди в камуфляжной форме и с автоматами. В городе надолго поселился страх. Жуткий страх…
Даже те, кто яростно хаял «совковую» жизнь, увидев «прелести» гражданской войны, беспредел и беззаконие, творившиеся в стране, были вынуждены признать, что с удовольствием вернулись бы в «застойный» Советский Союз.
Студентов распустили.
– Я уезжаю на Памир, – сказала мне Зарина в той самой аудитории, где мы любили молча сидеть. – Нам нельзя оставаться здесь. Уезжаем сегодня ночью. Прощай. – Она внимательно посмотрела на меня, её глаза были полны слёз…
Она пыталась что-то сказать, но слёзы и ком в горле мешали ей вымолвить хоть слово…