На Гемме
Шрифт:
Я старался сдерживать себя, но мысли уже неслись вскачь, подстегиваемые радужной перспективой. Построжавшим голосом я отдал еще несколько пустяковых указаний и вышел в коридор. Десантники продолжали прибывать, и, закипая мозгами, я придумывал и придумывал им новую работу.
Господи! Два часа!.. Всего два часа! Больше мне не понадобится, потому что потом уже будет поздно. Это случится само собой, и никто из них не заметит, как власть переменится. Да, да! Власть перейдет из рук в руки, и я окончательно превращусь в заместителя Командора…
Мы обшарили станцию снизу доверху. Я надеялся найти следы карликов, но наши поиски
До сих пор карлики, если только они не покинули еще Гемму, не предприняли ни одной попытки вмешаться в наши действия. Это в достаточной степени обнадеживало. В данном случае я старался рассуждать здраво. Если цивилизация созрела до такого шага, как выход в космос, она не станет опускаться до таких вещей, что имели место на Гемме. Случившееся могло произойти лишь в результате чудовищного недоразумения, и честное слово, нам стоило попытаться разрешить все мирным путем. Рвите меня на части, но я никогда не считал стратегию Мак-Артура и ему подобных чем-то достойным внимания. Как это ни банально, но в мир я верил больше, нежели в оружие.
Я находился в своей каюте на «Цезаре». На столике из органического стекла передо мной лежал ранец Ковалева. Довольно таки потертый, из золотой рифленой кожи. Надо признать, вещица удивила меня своим видом. Припомнились солдаты с иллюстраций к роману «Война и мир». На спинах у них были такие же штуковины. Этот ранец по-настоящему заинтересовал меня. Должно быть, по этой причине я и захватил его с собой. Кроме того, я собирался на досуге повнимательнее ознакомиться с личными вещами дежурного. Как ни крути, Ковалев играл одну из ключевых ролей во всех этих событиях. Будь он в состоянии говорить, уверен, дежурному нашлось бы о чем порассказать нам. Например, от кого он отстреливался в эти дни, почему ему пришлось это делать?
Пересев ближе, я принялся укладывать вываленные вещи обратно в ранец. Ничего особенного я не обнаружил. Несколько плиток шоколада, детская игра-головоломка, странной формы очки и какие-то таблетки. Это не считая пары платков и блокнота, зарисованного пугающего вида рожицами.
Полчаса назад я интересовался у доктора состоянием Ковалева. В ответ первый лекарь «Цезаря» посоветовал мне заниматься своими прямыми обязанностями. Прекрасный в общем-то человек, он становился невыносимым, стоило в его палаты угодить больному. Теперь их было двое: Ковалев и Командор. И ни к тому, ни к другому док не подпускал никого на пушечный выстрел. И все-таки я знал, что уже дважды док пытался вывести Ковалева из состояния глоссолальной комы, но всякий раз ему приходилось отступать. Может, оттого он и злился на меня. Доктора раздражало мое нетерпение. Первоначальный диагноз – стойкая глоссолалия –
Светлые блики метнулись по стенам, заставив меня обернуться. Светился экран видеофона, и с этого экрана угрюмо глядело лицо Кола Раскина, моего второго помощника.
– Что-то случилось, Кол?
– Да. Небольшая неприятность, капитан.
Я поморщился. Небольшой неприятностью Кол мог называть что угодно – от светопредставления до легкого прыщика на собственной ягодице. На этого могучего и невозмутимого человека я полагался во всем, и единственное, что меня не устраивало, это его вечные «неприятности», маленькие и большие, заставляющие вздрагивать и напряженно ждать.
– Что такое, Кол? Не тяни резину!
– Драка в кубрике. Двое десантников и трое наших.
– Причина?
– Все скучно до чрезвычайности. Им не понравились разговоры навигаторов. Навигаторам, должно быть, не приглянулись их погоны.
– Великолепно! – пробормотал я. – И чья же победа?
– Можно сказать, ничья. Они дерутся, как черти, эти вояки.
Мне показалось, что в голосе Раскина проскользнула виноватая нотка. Трое против двоих и боевая ничья в результате – это его наверняка не радовало.
– Проклятие! – я хлопнул ладонью по столу.
– Я знал, что вас это расстроит. – Кол кивнул. – Может, все обернулось бы иначе, окажись поблизости Дадлинг с Сысоевым. Уж эти-то на ничью бы не согласились.
Раскин рассуждал со здравомыслием ребенка. Дадлинг и Сысоев слыли первыми силачами на «Цезаре», и мысленно я поблагодарил судьбу, что их не оказалось в числе драчунов. Мне вполне хватало выходок Билиуса.
– Черт побери, Кол! Только-только у нас что-то стало налаживаться, и вы вновь готовы все развалить. Никаких конфликтов! Ты понял меня? Ни-ка-ких! Лояльность и доброжелательные улыбки – вот что от вас требуется. И ты лично будешь следить за этим!
– Понимаю, капитан, но…
– Никаких «но»! Нельзя рисковать, Кол. Мы не в той ситуации, когда трое выходят на двоих или наоборот. Словом, все на этом. Зачинщиков упрячь куда-нибудь на самый дальний уровень. И чтоб носа оттуда не показывали.
Кол ухмыльнулся.
– Уже сделано…
– Надеюсь, никто серьезно не пострадал?
– Слава богу, обошлось. Синяки и ничего более. Главный астрофизик, добрейшая душа, сумел умаслить дежурного офицера. Тот обещал, что ябедничать не будет.
– Хорошо, если так.
– А как же иначе? – брови Раскина удивленно скакнули вверх. – По-моему, командуем на корабле сейчас мы.
– Сейчас, может быть, и да, но видишь ли, Кол, понятие «сейчас» – зыбкое и растяжимое… – Я рассеянно взглянул на ранец Ковалева.
– Кстати, когда ты в последний раз заглядывал к доктору?
– Кажется, вчера. А нужно что-нибудь спросить? – Кол понимал все с полуслова.
– Да. От меня он шарахается, как черт от ладана. Даже видеофон отключил. А мне позарез нужна информация о состоянии Ковалева. Это для него он больной, а для нас… – Я перебрал в памяти все сколь-нибудь весомые аргументы, но не подобрал ни одного подходящего. Скорее всего док и не нуждался в них. Он прекрасно понимал наше положение и знал, как важны для нас сведения, которые можно было получить от дежурного станции. Без сомнения он делал все от него зависящее.