На горах (Книга 1, часть 2)
Шрифт:
– И за то спасибо, что помнишь,- сухо промолвил Марко Данилыч.
– Как же можно забыть? Помилуйте! Не бесчувственный же я какой, не деревянный. Могу ли забыть, как вы меня выручили?- сказал Чубалов.- По гроб жизни моей не забуду.
– Домой, что ли сряжаешься?
– дружелюбно спросил у Чубалова Марко Данилыч, когда тот, уложивши свое добро, взялся за шапку.- Посидел бы у меня маленько, Герасим Силыч, покалякали бы мы с тобой, потрапезовали бы чем бог послал, чайку бы испили.
– Нет уж, Марко Данилыч, увольте. Никак мне нельзя, недосужно.
– Да, не за горами и Макарьевская,- заметил Марко Данилыч.- Время-то, подумаешь, как летит, Герасим Силыч. Давно ли, кажется, Пасха была, давно ли у меня пьяницы работные избы спалили, и вот уже и Макарьевская на дворе. И не видишь, как время идет месяц за месяцем, года за годами, только успевай считать. Не успеешь оглянуться, ан и век прожил. И отчего это, Герасим Силыч, чем дольше человек живет, тем время ему короче кажется? Бывало, маленьким как был, зима-то тянется, тянется, и конца, кажись, ей нет, а теперь, только что выпал снег, оглянуться не успеешь, ан и Рождество, а там и масленица и святая с весной. Чудное, право, дело!
– Такова жизнь человеческая, Марко Данилыч,- Молвил Чубалов.- Так уж господь определил нам. Сказано: "Яко сень преходит живот наш и яко листвие падают дни человечи".
– Это откуда? В псалтыри таких слов, помнится, не положено,- заметил Смолокуров.
– Денисова Андрея Иоанновича, из его надгробного слова над Исакием Лексинским,- молвил Чубалов.- Ученнейший был муж Андрей Иоаннович. Человек твердого духа и дивной памяти, купно с братом своим, Симеоном, риторским красноречием сияли, яко светила, и всех удивляли...
– Знаю я... Как не знать про Денисовых? По всему старообрядству знамениты...- молвил Марко Данилыч.
– Затем счастливо оставаться,- сказал Чубалов, подавая Смолокурову руку.
– Прощай, Герасим Силыч, прощай, дружище. Да что редко жалуешь? Завертывай, побеседовали бы когда,- сказал Марко Данилыч, провожая гостя.Воротишься из Мурома - приезжай непременно. Твоя беседа мне слаще меду... Не забывай меня...
– Постараюсь, Марко Данилыч,- отвечал Чубалов и, взяв коробью, пошел вон из горницы.
Смолокуров проводил его до крыльца, а когда Чубалов, севши в телегу, взял вожжи, подошел к нему и еще раз попрощался. Чубалов хотел было со двора ехать, но Марко Данилыч вдруг спохватился.
– Эка память-то какая у меня стала!
– сказал он.- Из ума было вон... Вот что, Герасим Силыч, деньги мне, братец ты мой, необходимо надо послезавтра на Низ посылать, на ловецких ватагах рабочих надобно рассчитать, а в сборе наличных маловато. Такая крайность, что не придумаю, как извернуться. Привези, пожалуйста, завтра должок-от.
– Какой должок?
– с удивлением спросил озадаченный неожиданным вопросом Чубалов.
– И у тебя, видно, память-то такая ж короткая стала, что у меня,-усмехнулся Марко Данилыч.- Давеча, как торговались,
– Да ведь тому долгу уплата еще в будущем году,- придерживая лошадь, с изумленным видом молвил Герасим Силыч.
А у него на ту пору и двухсот в наличности не было а в Муром надо ехать, к Макарью сряжаться.
– В векселе сроку, любезный мой, не поставлено,- с улыбкой сказал Смолокуров.- Писано: "До востребования", значит, когда захочу, тогда и потребую деньги.
– Да как же это, Марко Данилыч?..- жалобно заговорил оторопевший Чубалов.Ведь вы и проценты за год вперед получили.
– Получил,- ответил Смолокуров.- Точно что получил. Что ж из того?.. Мне твоих денег, любезный друг, не надо, обижать тебя я никогда не обижу. Учет по завтрашний день учиним; сколько доведется с тебя за этот месяц со днями процентов получить, а остальное, что тобой лишнего заплачено, из капитала вычту, тем и делу конец.
– Я так располагал, Марко Данилыч, чтобы у Макарья с вами расплатиться,молвил Чубалов.
– Не могу, любезный Герасим Силыч... И рад бы душой, да никак не могу,сказал Смолокуров.- Самому крайность не поверишь какая. Прядильщиков вот надо расчесть, за лес заплатить, с плотниками, что работные избы у меня достраивают, тоже надо расплатиться, а где достать наличных, как тут извернуться, и сам не знаю. Рад бы душой подождать, не то что до Макарья, а хоть и год и дольше того, да самому, братец, хоть в петлю лезть... Нет уж, ты, пожалуйста, Герасим Силыч, должок-от завтра привези мне, на тебя одного только у меня и надежды... Растряси мошну-то, что ее жалеть-то? Важное дело тебе тысяча рублей!.. И говорить-то тебе об ней много не стоит...
– Ей-богу, не при деньгах я, Марко Данилыч,- дрожащим голосом отвечал Чубалов на речи Смолокурова.
– Воля ваша, а завтрашнего числа уплатить не могу.
– Льготных десять дней положу,- молвил Марко Данилыч.
– Не то что через десять, через тридцать не в силах буду расплатиться...склонив голову, сказал на то Чубалов.- Помилосердуйте, Марко Данилыч, явите божескую милость, потерпите до Макарьевской.
– Не могу, любезный, видит бог, не могу,- отвечал Смолокуров.
– Вся воля ваша, а я не заплачу,- решительным голосом сказал Чубалов и хотел было ехать со двора. Смолокуров остановил его.
– Как же так?
– вскрикнул он.- Нешто забыл пословицу: "Умел взять, умей и отдать"?.. Нельзя так, любезнейший!.. Торгуешься - крепись, а как деньги платить, так плати, хоть топись. У нас так водится, почтеннейший, на этом вся торговля стоит... Да полно шутки-то шутить, Герасим Силыч!.. Знаю ведь я, что ты при деньгах, знаю, что завтра привезешь мне должок!.. Приезжай часу в одиннадцатом, разочтемся да после того пообедаем вместе. Севрюжки, братец ты мой, какой мне намедни прислали да балыков - объеденье, пальчики оближешь!.. Завтра с ботвиньей похлебаем. Да смотри не запоздай, гляди, чтобы мне не голодать, тебя дожидаючись.