На горах (Книга 1, часть 2)
Шрифт:
Останные три дюжины с половиной каких знаешь, таких и клади... Нет, постой, погоди... набери ты мне полторы дюжины мученика Вонифатия, для того, что избавляет он, батюшка, угодник святой, от винного запойства... В каждой избе, в каждой светелке по Вонифатию поставлю. Потому народ ноне слабый, как за работником ни гляди - беспременно как зюзя к вечеру натянется этого винища. На любого погляди вечером-то - у каждого язык ровно ниткой перевязан, чисто говорить не может, а ноги - ровно на воде, не держатся .. Вон и тогда, и на Фоминой-то, спьяну ведь избы-то у меня спалили... И себя, дурачье,
– Моисею Мурину от винного запойства тоже молятся,- вступил в разговор Иванушка.
– А я и не знал,- молвил на то Марко Данилыч, обращаясь к Герасиму Силычу.- Вонифатиево житие знаю, не раз читывал... А Моисею-то Мурину почему молиться велят?
– И он потому же,- свое продолжал Иванушка.- Сказано в житии его: "Уби четыре овцы - чужие, мяса же добрейша изъяде, овчины же на вине пропи".
– Верно?
– спросил Смолокуров у Чубалова.
– Верно,- ответил он.
А Иванушка с полки книгу тащит, отыскал в ней место и показывает Марку Данилычу. Тот, прочитавши, примолвил:
– Да. Это так... Верно... Только в правду ли ему молятся от винного-то запойства?.. Теперь постой, вот что я вспомнил: видел раз у церковников таблицу такую, напечатана она была, по всем церквам ее рассылали, а на ней "Сказание киим святым, каковые благодати исцеления от бога даны" (Такие таблицы были разосланы по церквам и висели в алтарях на стенке. Теперь можно встретить их в редкой уже сельской церкви. "Сказание" это напечатано, между прочим, в "Русском архиве" 1863 года.).
И там точно что напечатано про Моисея Мурина. Только думал я, не новшество ль это Никоново... Как по-твоему, Герасим Силыч?
– Какое уж тут новшество?
– возразил Чубалов.- Исстари ему, угоднику, от пьянства молились, еще при первых пяти патриархах.
– Так ты вот что сделай, друг мой любезный, Герасим Силыч,- полторы-то дюжины отбери мне Вонифатьев, а полторы дюжины Моисеев - дело-то и будет ладнее.
– Еще чего потребуется?
– спросил Чубалов, записавши заказ на бумажке.
– Дюжину полниц (Так иконники называют икону Воскресения с двенадцатью праздниками вокруг нее. ) положь,- молвил Марко Данилыч.- В кажду избу по одной, а в светлицы, пожалуй, и не надо, останну дюжину клади каких сам знаешь...
Да уж для круглого счета четыре-то иконы доложь, чтобы сотня сполна была... Да из книг, сказано тебе, десяток псалтырей да полторы дюжины часословов... Да, опричь того, полторы дюжины литых крестов шестивершковых да полторы дюжины медненьких икон, не больно чтобы мудрящих... Кажись, теперь все. Да смотри ты у меня, чтобы в каждой избе и в каждой светлице хоть по одной подуборной (Подуборная икона - обложенная окладом, то есть каймой по краям, вычеканенной из меди с золочеными или посеребренными медными венцами.) было, клади уж так и быть две дюжины подуборных-то - разница в деньгах будет не больно велика...
А!.. вот еще- не знаешь ли, какому угоднику от воровства надо молиться?.. Работники шельмецы тащма тащут пеньку по сторонам, углядеть за ними невозможно. Как бы еще по такой иконе в каж- ду избу и кажду светелку, чтобы от воровства помогала -
– Есть, как не быть,- ответил Чубалов.- Федору Тирану об обретении покраденных вещей молятся.
– И помогает?
– с живостью спросил Марко Данилыч.
– По вере помогает, а без веры кому ни молись, толку не выйдет,- ответил Чубалов.
– Так ты, опричь сотни, отбери еще полторы дюжины Федоров,- сказал Марко Данилыч.- Авось меньше станут пеньку воровать.
– Велики ль мерой-то иконы вам надобятся?
– спросил Чубалов.
– Меры-то? Меры надо разной,- ответил Марко Данилыч.- Спасы - десятерики, богородицы да Николы - девятерики да восьмерики, останны помельче... Можно и листоушек (Икона десятерик - десяти вершков в вышину, девятерик - девяти вершков и т. д. Листоушка - небольшая икона от одного до четырех вершков. ) сколько-нибудь приложить, только не мене бы четырех вершков были, а то мелкие-то и невзрачны, да, грехом, и затеряться могут. Народ-от ведь у меня вольный, вор на воре, самый анафемский народ; иной, как разочтешь его за какие-нибудь непорядки, со зла-то, чего доброго и угодником не побрезгует, стянет, собачий сын, из божницы махонькой-то образок да в карман его аль за пазуху. Каков ни будь образишка - все-таки шкалик дадут в кабаке... Сущие разбойники!.. Ну, какую же цену за все положишь?
Ни слова не молвив, Чубалов молча стал на счетах класть, приговаривая:
– Псалтырей десяток, часословов восьмнадцать - сорок восемь рублей...
– Что ты, что ты?
– - руками замахав на Чубалова, вскрикнул Марко Данилыч.Никак рехнулся, земляк?.. Как это вдруг сорок восемь рублев...
– Псалтыри по три целковых за штуку, часословы по рублю,- ответил Чубалов.- Считайте.
– Как по три целковых да по рублю?.. На что это похоже?
– во всю мочь кричал Марко Данилыч и схватил даже Чубалова за руку.
– Цена казенная, Марко Данилыч,- спокойно ответил Герасим.- Одной копейки нельзя уступить, псалтыри да часословы печати московской, единоверческой, цена им известная, она вот и напечатана.
– Хоша она и напечатана, а ты все-таки должон мне уважить. Нельзя без уступки, соседушка,- я ведь у тебя гуртом покупаю,- говорил Смолокуров.
– Как же я могу уступить, Марко Данилыч? Свои, что ли, деньги приплачивать мне?
– ответил Чубалов.- Эти книги не то что другие. Казенные... Где хотите купите, цена им везде одна.
Призадумался маленько Марко Данилыч. Видит, точно, цена напечатана, а супротив печатного что говорить? Немалое время молча продумавши, молвил он Чубалову:
– Ну, ежели казенная цена, так уж тут нечего делать. Только вот что псалтырей-то, земляк, отбери не десяток, а тройку... Будет с них, со псов, чтоб им издохнуть!.. Значит, двадцать пять рублев за книги-то будет?
– Двадцать семь, Марко Данилыч,- немного понижая голос сказал Герасим.
– Экой ты, братец, какой! За всякой мухой с обухом!..- промолвил Марко Данилыч.- Велика ли важность каких-нибудь два рубля? Двадцать ли пять, двадцать ли семь рублев, не все ли едино? Кладу тебе четвертную единственно ради круглого счета.