Так хочется настроить эту жизнь.Она же – ускользает, не даётся.Всё что-то в ней болит, мерцает, бьётся,Мелькают лица, даты, этажи.Всё слышится то пение, то плач,То резкий смех, то электрички дальнейТревожный свист… Всё яростней скрипач,А голоса – всё выше и хрустальней.Вот – зимний лес, и синяя лыжняС разгону огибает куст ольховый.И куст тихонько кружится, звеняСмолистыми серёжками… И снова —Летят огни, грохочет переезд,Но с каждым днём всё резче и свободнейТень фонаря, похожая на крест,Качается у самой подворотни.Звучат единой музыкой шаги,И лязг замка, и звяканье
цепочки,И шум дождя, и голоса пурги,И выдох раскрывающейся почки.И всё вокруг меняется, спешит,Смысл обретая в каждой переменной,Где звук со светом неразрывно сшит.И дирижёр слепой и вдохновенный,Из темноты прорвавшись ледяной,Парит над партитурой раскалённой,И каждый миг гармонией инойВзрывается оркестр ошеломлённый.
В перестуке колёс всё быстрее и злей —Никого не вини, ни о чём не жалей,Ни о чём не жалей, никого не вини…А навстречу, как жизни чужие, – огни.А навстречу горстями мгновений – кусты,Полустанки, заборы, сараи, кресты.Это – дерева стон, это – скрип колеса…Ах, прожить бы ещё полчаса, полчаса!Ах, прожить бы ещё!.. Головою тряхни —Ни о чём не жалей, никого не вини.Слышишь? – в ровном дыхании русских полей:Никого не вини, ни о чём не жалей.Это – сердце, сжимающееся во мгле,Это – рюмка с отравой на грязном столе,Это – в кранах бормочет слепая вода,Это – по коридору шаги в никуда.Это – времени бешеные виражи,Это – «Бей, но не трогай мои чертежи!»,Это лезвие ночи проводит чертуСквозь ноябрьскую зябнущую наготу.Так присвистни, потуже ремень затяни,И судьбу, словно глупую птицу, спугни.И под крики «Распни!», и под крики «Налей!»Никого не вини, ни о чём не жалей.
1
Не трогай мои чертежи (лат.).
«Они рассуждали…»
Они рассуждали:хитрый – о честности,трусливый – о мужестве,бездарный – о вдохновении.А равнодушный так говорил о любви,что аж заходилось сердце.Они призывали:благополучный – к терпению,злой – к милосердию,к щедрости – жадный.Ну а бездельник так пел славу труду,что прямо руки чесались.Они упрекали:лжецы – в недоверии,любопытные – в сдержанности,эгоист – в неготовности к жертве.А безбожник – тот просто разил наповалцитатами из Писания.И вот, постарев,поседев в безнадёжной борьбе с энтропией,устав от привычной сансары,я вспомнила вдруг, что в учебнике —обычном учебникевоенно —полевой хирургии —сказано чётко:«Спеши не к тому, кто кричит, —к тому, кто молчит».
«Оттого, что зима совершается вовремя, мне…»
Оттого что зима совершается вовремя, мнеКак-то легче на сердце и даже немного теплее.Сокровеннейший жар затаился в её белизне,Как бездымный огонь в глубине оснежённой аллеи.Оттого что над городом кружится медленный снег,Истончённая явь всё прозрачней и призрачней снится,И глядит высота из-под низко опущенных век,Чуть заметным штрихом изменяя привычные лица.Это время земное проходит волна за волной,Кроме явного смысла исполнено смысла иного,Повествуя о жизни иной и о смерти иной,По-иному звучать заставляя обычное слово.
«Не понимая, как ведётся игра…»
Не понимая, как ведётся игра,Путаясь, выламываясь за пределы,Я исчезаю. Ты говоришь: «Хандра!»Ты, вероятно, прав… Но не в этом дело.Если ж не в этом, то чёрт его знает – в чём:То ли входная дверь прогремела цепью,То ли стена оскалилась кирпичом,То ли сквозняк вздохнул и запахло степью —Кожею сыромятной, сухой травой,Горьким дымом, конским тревожным потом, —То ли время дрогнуло тетивой,То ли птенец вскрикнул перед полётом.И за этим птичьим «была – не была!»,За едва-едва ощутимой дрожьюВремени или треснувшего стеклаКаждый раз оживает одно и то же:Близко и так мучительно далеко(Вот
оно, вот оно вьётся в пыли дорожной)Неуловимое то, с чем идти легко,С чем оставаться здесь никак невозможно.
«Господи, взгляни на наши лица…»
Господи, взгляни на наши лица —Ты сияешь славой в звёздном стане,Господи, мы – птицы, только птицы,Жизни еле слышное дыханье.Наша плоть под солнцем истончилась,Выветрились слёзы и улыбки,Нашу тонкокостность, легкокрылостьЛишь в полёте держит воздух зыбкий.Господи, ну что ещё мы можем?Только петь. Не помня о законе,Петь одну любовь… И всё же, всё же —Не сжимай в кулак своей ладони!
Елагин остров
На ботиночках шнуровкаВысока, остры коньки.День – что яркая обновка,И румяная торговкаПрославляет пирожки.Вензелей переплетенье,Жаркий пот, скользящий бег…И – дворцовые ступени,Львов чугунное терпенье,В чёрных гривах – белый снег.Всё расплывчатей и ширеКруг от прожитого дня.На часах всё ниже гири,Может быть, и правда – в миреНет и не было меня?Только лёд прозрачно-ломкий,Только взмахи детских рук,Ивы у прибрежной кромки,Звон коньков да сердца громкий,Заполошно-частый стук.
«В ночном безмолвии двора…»
В ночном безмолвии двораИ в торопливости прохожих,В неумолимости оградМне будет чудиться всё то же —Воспоминаний душный мех,Больного сердца перебоиДа из окна чуть слышный смехНесбывшегося – надо мною.
«В этой комнате слышно, как ночью идут поезда…»
В этой комнате слышно, как ночью идут поездаГде-то там глубоко под землёй, в бесконечном тоннеле…Пережить бы ноябрь! Если Бог нас не выдаст, тогдаНе учует свинья и, глядишь, не сожрёт в самом деле.Пережить бы ноябрь – чехарду приснопамятных дат,Эти бурые листья со штемпелем на обороте,Этот хриплый смешок, этот горло царапнувший взгляд,Этот мертвенный отсвет в чернеющих окнах напротив.Пережить бы ноябрь. Увидать сквозь сырую пургуНа январском листе птичьих лапок неровные строчки,Лиловатые тени на мартовском сизом снегу,Послабленье режима и всех приговоров отсрочки.Пережить бы ноябрь… Ночь ерошит воронье перо,Задувает под рёбра, где сердце стучит еле-еле.И дрожит абажур. Это призрачный поезд метро,Глухо лязгнув на стыках, промчался к неведомой цели.
«Учимся ждать…»
Учимся ждать,всю жизнь мы учимся ждать.Ждёмрук материнских,тёплой молочной груди,ну хотя бы – пустышки.Ждёмокончания «тихого часа»,урока, четверти, школы,рабочего долгого дня.Ждёмулыбки, звонка,письма,невозможного счастья.Ждёммаршрутку, автобус, трамвай,ждём, когда вырастут дети.Ждёмаванса, получки,отпуска, выходных,вполне заслуженной пенсии,какой-нибудь передышки.Ждёмв очередяхза карточками, за талонами,ждём в коридорах —у кабинета врача,у начальственной двери.Ждёмхолодов, листопада,первого снега,первой травинки.Ждёмпостоянно,с надеждой ждём и безнадёжно,с нетерпением и терпеливо,ждём, стиснув зубы,затаив дыхание —ждём.Учимся ждать.Когда ж наконец мы дождёмся,и ангел дежурный,в неизвестность дверь приоткрыв,вызовет: «Следующий!» —только тогдаоблегчённовыдохнет каждый из нас:«Вот он я, Господи!Кажется, я научился!..»
«По осени я вспоминаю ту…»
По осени я вспоминаю туКлассическую стрекозу из басниИ думаю: чем строже, тем напраснейМораль извечно судит красоту.Пропела – ну какая в том беда? —Коротенькое праздничное лето…Как хорошо! Хоть кто-то в мире этомНе ведал безысходности труда.В минуту вдохновения еёСоздал Господь из воздуха и светаИ отпустил. И не спросил советаУ скучных и жестоких муравьёв.
