На грани фола (Крутые аргументы)
Шрифт:
Пока мне приходится слышать от них: "Довольно нелепых иллюзий! Да, есть народы дружественные русским (татары, башкиры, чуваши, калмыки), а есть и те, кто сделал своей национальной чертой бандитизм, вымогательство, торговлю наркотиками. Мы, русские, неприязненно относимся к чеченцам, евреям, цыганам и некоторым другим паразитирующим племенам. Мы никому ничего не навязываем. Каждый делает свой выбор. Но мы без колебаний и жалости отшвырнем в сторону тех, кто попытается встать на пути Движения Русских Националистов. Наше философское мировоззрение требует для своего осуществления самоотверженности, жестокой политической борьбы, а, если понадобится,
Что ж, и такие мнения должны иметь право на существование. Если бы я не признал этого права, демократия во мне самом была бы низложена.
У каждого своя правда. Есть она и у отставного подполковника воздушно-десантных войск Ярослава Турбина. "В народе подспудно формируется традиционный для России ратный тип личности, по-военному истолковывающий свои жизненные цели и задачи, - пишет он, - . Это наша естественная генетическая реакция на политику развала и устрашения, на беззаконие и беспредел. Мы становимся другими после пережитой агонии коммунизма и "демократии", начинаем искать и рассуждать, у нас возрождается национальное самосознание не по этническим признакам, а по принадлежности к великой державе, единой и неделимой. Пусть словоблуды в парламенте играют несуществующим русским фашизмом. Последней очистительной грозы уже недолго осталось ждать. Надо не каяться и не молиться, а верить и действовать. Зачем мы есть на этой земле? Ответ не в религии и не в политике. Ответ в тебе самом, брат. Думай! Даже если жизнь толкнула тебя на криминальную обочину, где только и сумел ты выказать удаль свою - чтобы уж пропадать, так с музыкой."
И за такой позицией нужно признавать законное право на выражение. Единственное, опасаюсь, что при подобном психологическом настрое можно незаметно переступить порог и начать теребить в себе чувство национальной исключительности, свидетельство не силы духа, а его слабости.
Любопытно было бы все же узнать, где та ось, вокруг которой вращается колесо демократии и свободы. Об этом знает лишь Вращающий колесо, если есть таковой. Мы же все на земле жильцы временные, биологические часики в нас не вечны. Вот забавляемся с идейкой о Конце Света и разного рода кошмарными наваждениями бесовскими, пугаем ими, благо под рукой...
За окном кто-то крикнул, Алексей прислушался.
– Михалыч! Можно тебя на минутку.
Да это зовут его. Выйдя на крыльцо, разглядел за штакетником забора Максимыча с соседнего участка.
– Здорово, старина!
– поприветствовал он подошедшего к калитке Алексея.
– Поди, целую вечность не виделись. Смотрю, дымок из трубы вьется, решил навестить. Как жизнь-то?
– Пока щадит. Вот устроился здесь, сижу и мыслишки на бумагу перекладываю. А что у тебя, как здоровье?
– Да ничего особенного. Согнулся под ярмом служебных буден и упорно переползаю изо дня в день. Привилегий же не больше, чем у монахов ордена кармелитов.
– По парилке, наверное, соскучился?
– Ехал сюда и мечтал только об этом.
– Тогда заходи часам к семи, организуем.
– Ну, блин, уважил. Не беспокойся, всё нужное принесу. И не мечи на стол, как в старые времена, очень тебя прошу. На пенсионе ведь не особо разбежишься.
– Договорились. Калитку
Рубленная, сосновая, с прокаленными смолистыми стенами баня тоже соскучилась по теплу и после тщательного проветривания стала его с удовольствием впитывать. Алексей чуть опрыснул стенки сделать банный пар повкуснее, для аромата в трех местах помазал вьетнамской "звездочкой" и американским "виксом". Стрелка термометра в парилке стала приближаться к заметной отметке.
Ровно в семь пришел Максимыч. Действуя строго по науке, принес простынки, шерстяные тапочки, несколько банок голландского пива, пузырек с пихтовым маслом, рукавицы и пару уже распаренных, обернутых мокрым полотенцем березовых веничков. Венички были из густого листа, душистые, мягкие. Надо отметить, срезал он их не позднее Успения Пресвятой Богородицы и не раньше Святой Троицы, точнее в конце июля, когда лист держится крепко, к мокрому телу не льнет.
– Пора от дури лечиться, - торжественно объявил сосед.
– Баня все прочистит и простит.
Раздевшись, они посидели минут пять в предбаннике, плавно разогрелись, потом зашли в парилку и устроились там поудобнее, расслабляя мышцы.
Какие в бане могут быть разговоры между двумя русскими мужиками? О всеобщем бардаке, Сталине и России-матушке. Ну нет, им развязные беседы ни к чему. Им по началу вообще разговаривать не хотелось. Усердно, глубоко дыша носом, они ждали, когда с его кончика обильно польется пот, посматривали на термометр и изредка крякали под одобрительны возглас, типа "эх, душа добреет!" или нечто похожее. А уж когда с носа обильно потекло, сползли вниз. В предбаннике плюхнулись на лавку не сразу, немного походили, размяли мышцы и лишь затем уселись отведать маленькими глотками пивко.
В ходе второго прогрева принялись обрабатывать друг друга веничками. Проводили им по красной спине от стопы к голове и обратно, взмахами подтягивали жар к телу. Хлестали умеренно, так, чтобы веник все-таки не превращался в метелку. Затем каждый сам растирал себя рукавицей из грубой шерсти несколько попристрастнее, пока кожа станет багряной. После третьего прогрева выбежали из бани во двор, облепляли себя свежим, накануне выпавшим снегом, словно пемзой счищая им пот с тела. И снова в парилку.
Остывали в предбаннике уже под парами пихтового масла в благостном состоянии свежести, легкости и покоя.
Завершив парную сессию, оделись, вошли в дом и устроились в креслах у камина. Наблюдая за танцем огня, потягивали напиток с жасмином, который накладывался где-то внутри на пары пихтового масла и тонизировал почище всякого кофеина.
– Ну что, полковник, живем мы с тобой в стране самодовольных павлинов, - начал Максимыч, перекладывая горевшие в камине поленья.
– Думаем, будто именно наши дела наполняют высоким смыслом мировую историю.
– А вместе с павлинами ещё и черти бродят, - уточнил Алексей и рассказал о неожиданной встрече в ночной электрички.
– Нас зелеными повязками не запугаешь, - заметил Максимыч, бросив на собеседника взгляд, словно рассматривал его сразу со всех сторон.
– В войну Отечественную и без повязок амбразуры грудью закрывали. Что до угроз ядерного теракта в Москве, это дудаевская агентура блефует, старается запугать обывателей. По части легенд, то большие мастера. Придумали, будто есть какой-то пакет, который оставили в одной американской газете с надписью "Вскрыть только после смерти Дудаева".