На грани фола (Крутые аргументы)

Манаков Анатолий

Выпустив подкрылки, самолет начал заходить в посадочный корридор. Просьба стюардессы застегнуть ремни вызвала легкое оживление среди пассажиров, но вскоре в салоне воцарилась мертвая тишина. Перед посадкой все, видимо, погрузились в себя.

Приземлились по всем канонам пилотажного мастерства. Когда уже подрулили к "грибу", Алексей увидел на поле пограничников. Вот и дома этих парней

ни с кем не спутаешь.

В ногах у него стоял вишневого цвета кожи с золотыми номерными замочками атташе-кейс. Имел он довольно потертый вид, как у пилотов, что ценят свои саквояжи не по виду, а по налету часов в воздухе. Этот был ещё и подарком одного иностранного друга-борца за мировую справедливость, или знаком удачи, проверенным на деле в траншеях закордонного поля.

Алексей отстегнул ремень безопасности, посмотрел на кейс, нежно погладил его по бокам и, взявшись за ручку, чуть приподнял.

"Дипломат" показался тяжелым, будто в нем не чужие секреты, а слитки золота.

В М Е С Т О Э П И Л О Г А

После возвращения Алексея мне не раз приходилось встречаться и беседовать с ним по душам да на разные жгучие темы. За границу он больше не ездил, работал в своем бюро независимых расследований, давал интервью, консультировал журналистскую братию, выступал на телевидении. Всегда был бодр, заражая своей неудержимостью всех, кто к нему за советом обращался.

Однажды, в погожий зимний денек, уже после выборов в Государственную Думу, мы гуляли с ним по дорожкам Филевского парка, неподалеку от моего дома. Рассказывал он о всяких курьезных случаях из его жизни в Америке, а я возьми да спроси, как это он ухитрился за столько лет избежать, если не провала, то какого-нибудь раздутого прессой скандала. И, что греха таить, каким путем бесовские соблазны обошли все же его стороной.

– Видно, мой небесный знак помогал, - усмехнулся Алексей, продолжая идти уверенной походкой по скользкой дорожке.
– Ну, а если поконкретнее, я просто нутром старался чувствовать людей, с которыми работал. Человек-то, он завсегда невольно излучает электромагнитные сигналы в миллиметровом диапазоне волн. Среди них есть и такие, что говорят об уме его, честности, чувстве собственного достоинства. Надо лишь свое приемно-передающее устройство

уметь настраивать на эти волны. Вот и старался я не попадать впросак, рисковое дело зачинал только с людьми надежными во всех отношениях. Конечно, многое зависело от морально-психологического, человеческого, как угодно его называй, фактора. С него все начиналось, на нем держалось, а потом могло и закончиться. Я имею в виду на умении разбираться в людях, ставить себя на их место, видеть окружающее и себя чужими глазами, в том числе глазами контрразведки. Мне ничего не оставалось, как балансировать на канате между доверием и сомнением. Без доверия ничего бы не получилось, без сомнения мозги свои мог растерять. Но доверие и сомнение здесь особого рода: акт воли, рассудка, развитой опытом интуиции. Найдешь силы взять всю ответственность за последствия на себя, тогда и приступаешь к своему, казалось, безнадежному делу...

Алексей вдруг остановился, почему-то грустно посмотрел на меня и сказал:

– К чему тебе опять вникать в ремесло наше хитрющее. На своей шкуре его надо испытать, иначе ничего не поймешь. Хотел бы тебе, старина, сказать совсем другое. Суетимся мы, разоблачительные статьи пишем, даже книжки всякие печатаем, с хапуг сановных, как с гуся вода. Все надеемся, Бог их накажет и бесы вздрючат. Они же в парламент пролезают, людям головы морочат. И сколько же у нас народу доверчивого: раньше царям ошалело верили, потом Сталину, теперь царькам помельче. Признаюсь тебе, как на духу, понимать я начал тех, кто уезжает счастье за морем искать. Не оправдывать, но понимать. Где им жить, в конце концов, это их личное и полное римское право.

Он попросил сигарету, жадно, глубоко затянулся.

– Сомнения, уезжать не уезжать, меня лично не мучают. Только иногда уж больно хочется с балкона вниз на мостовую брякнуть одичалой головой.

Смачно выругался, рассмеялся и добавил:

– Не дождутся, черти лысые! Я ещё на их могилах танец справлю. Хоть и не к добру это будь сказано. Ох, не к добру...

Вена, Мадрид, Мехико, Нью-Йорк, Москва, Вена и снова Москва.

Где-то на близких подступах

к третьему тысячелетию от Рождества Христова.