На грани веков. Части I и II
Шрифт:
Покамест драгуны вязали пленника, из толпы выбрался и приблизился к офицеру странный человек, не то мужик, не то барин. Чистый скелет, кожа да кости, волосы на непокрытой голове пересчитать можно, серые щеки в красных пятнах и сплошь заросли рыжеватой щетиной. Офицер от удивления даже нагнулся в седле.
— Это кто такой? Спроси, чего ему надо?
Толмач загородил дорогу своим конем.
— Куда лезешь? Господин офицер хочет знать, что ты за чучело и чего хочешь?
Но оказалось, что тот и сам довольно хорошо говорит по-шведски.
— Чучелом
— Что же вы можете сделать для него?
— Я-то не могу, но вы можете, господин офицер. Если Курт фон Брюммер даст свое честное слово, то можете везти его и несвязанным. Я ручаюсь, что он не убежит.
Офицер улыбнулся.
— Это было бы куда удобнее, да только вряд ли его честное слово будет таким же надежным, как веревка. Один у нас в атрадзенской корчме уже сидит этак, под честное слово, но я начинаю слегка беспокоиться о нем. Ах, вы ручаетесь за Брюммера? А что же вы сами-то собой представляете?
— А я ничего собой не представляю, вы же видите. Теперь я обитатель лаубернской богадельни, а прежде мне самому принадлежало имение.
— Вот как? И куда же оно у вас девалось?
— Шведы его у меня отняли.
— А! Так вы тоже из ненадежных. Не находитесь ли вы в связи с этим самым Брюммером? Знаете, мы шуток не любим. Польским и паткулевским прислужникам — головы долой!
Громадный бородач уже подтолкнул Крашевского к Курту.
— Я не польский прислужник, я сам поляк. До Паткуля мне нет никакого дела. Имение мне так же нужно, как вам моя голова. И без того долго ли еще ей держаться на этих плечах.
Видимо, решив, что и Яна-поляка думают забрать, ключник приблизился, сняв шапку.
— Скажите, барин, тому господину, что Ян-поляк неповинен. Он с господами никогда не якшался: мы все его знаем. Выпить — это да, что правда, то правда.
Когда толмач перевел это, офицер снова улыбнулся.
— Рекомендации у вас хорошие, но я все же еще подумаю. Вели запрячь лошадь!
Толмач охотно поскакал снова к толпе, еще больше выпятив грудь.
— Где тут кучер? Кучера сюда!
Старый Кришьян протискался сквозь толпу,
— Запрягай лошадь — самую захудалую, какая у тебя в конюшне есть. В навозную телегу. И соломы туда — немца в Ригу повезем.
Кучка девок разбрелась, на этот раз солдат напрасно покосился на то место, где они недавно стояли.
Тут во двор на взмыленной лошади влетел Холодкевич. Видимо, они с офицером были старые знакомые — поздоровались довольно приветливо.
— Каким ветром вас занесло в такую рань, господин Холодкевич?
Холодкевич, как обычно, улыбался и держался самодовольно. Благодушно обвел глазами драгун, а заодно и толпу. Задержался и на дымящемся пепелище.
— Мои люди известили меня, что, дескать, Танненгоф горит, я спешил поглядеть, что там за несчастье. Но сгорел только дом управляющего. А сам Холгрен?
— Выгнан и больше не вернется. Это очень хорошо, что вы явились, иначе мне пришлось бы посылать за вами и напрасно задерживаться.
Холодкевич сделал вид, что даже не заметил арестованного.
— Понимаю вполне.
— Но имение и людей нельзя оставлять без управляющего, а то они тут друг другу глотки перервут. Вам придется взять это на себя, пока власти решат, что делать дальше. Думаю, для вас это большого труда не составит, Лауберн не так-то далеко отсюда.
Холодкевич с готовностью, но и с большим достоинством поклонился.
— Когда приказывает власть, для подвластного ей не может быть ничего трудного. Я постараюсь выполнить свой долг с превеликим тщанием;
И на этот раз уже внимательно оглядел имение, скользя взглядом поверх головы Курта. Но Яна-поляка все же заметил…
— Пан Крашевский, вы-то что здесь делаете?
Ян криво ухмыльнулся, пожав плечами.
— Я-то ничего, а вот господин офицер думает, не стоит ли ему и мою голову забрать с собой.
— Это будет досадным недоразумением, господин офицер. Я пана Крашевского хорошо знаю, с дворянами-заговорщиками у него нет ничего общего. Даже наоборот — он всегда являлся горячим сторонником властей.
— Значит, есть уже и второй поручитель. Да я же не всерьез. Пан Крашевский, вы можете идти.
Ян поклонился ниже, чем следовало бы.
— Покорнейше благодарю, господин офицер.
И, отходя, грустно кивнул Курту.
— Прощайте, господин фон Брюммер. Я вас предупреждал, но вы не хотели слушать.
Офицер приказал своему толмачу:
— Скажите этим людям, что именем властей, согласно уложению о казенных имениях, имением Танненгоф впредь будет управлять лаубернский управляющий,
Толмач, не трогаясь с места, выкрикнул повеленье и, когда драгуны уже собирались сажать пленника в телегу, подъехал и, поддев концом палаша, выкинул набитый сеном мешок.
— Арестанту положено лежать ни соломе!
Старый Кришьян влез на телегу и собрался сесть впереди. Но и это оказалось неправильным.
— Радом, рядом! Он теперь не барон, был да весь вышел!
Тронулись в обратный путь. Офицер впереди всех, по обе стороны телеги солдаты, толмач с остальными чуть позади. Холодкевич поглядел вслед, пока они не исчезли в лесу, потом подъехал к толпе. Приветливый, но в то же время твердый и непреклонный — недаром же он помещик, облеченный доверием шведов.
— Ну, слыхали? Мне поручили управлять вашим имением, и я буду это делать по совести. И по введенному в казенных имениях порядку — барщина, оброк — все как положено. Постройку замка мы приостановим на время либо насовсем — как власти порешат. Сенокос вы проспали — только на подстилку скоту вы накосите, а не на корм. Но тут уж ничего не поделаешь. Теперь вы пойдете по домам и сейчас же возьметесь за косы. А после сенокоса — глядите у меня, чтобы рожь не осыпалась, для себя ведь хлеб сеяли, а не для свиней и воронья. После обеда я опять приеду. Вот только мне надо бы кого-нибудь…