На грани веков. Части I и II
Шрифт:
Курт уже не смеялся,
— Ничего, не горюй, старина. Я же не насовсем уезжаю, так вас обоих не оставлю. Через недельку вернусь, тогда увидим, что тут можно сделать.
Старый Кришьян из Танненгофа уже ожидал. Ночью не спал, чисто вымыл повозку, лошадей вычистил. Помог барину забраться и усесться. Курту по нраву пришелся этот старик, — в фигуре и в лице его не видно ни следов страха, точно у забитого животного, ни лицемерной угодливости, так надоевшей за эти дни в Атрадзене. Курт посмотрел на небо, где восходящее солнце гнало к западу черные рассеянные тучи.
— Как ты думаешь, Кришьян, хорошо
Кришьян тоже посмотрел.
— Хорошо-то хорошо, только парить будет крепко. И в лесу дорогу очень уж развезло. Вчера вечером грозу опять унесло по Даугаве, не знаю, захватило ли у нас в Сосновом, а в этой стороне с полдороги начало поливать.
Выехали из ворот. Кучер ткнул кнутом туда, где в тени столбов еще таяли крупные зерна града.
— Этим летом все так: не льет, так уж не льет, а коли польет, так сразу с бурей и с градом — больше вреда, чем пользы.
Курт вспомнил, что и в самом деле ночью за стеной выло и трещало, вся Дюна была в сплошных зарницах. Ему нравился этот давно не слышанный, гибкий, мелодичный, почти совсем забытый говор своей волости. Он будил в памяти тоже давно забытые картины прошедших дней, которые теперь вспомнились с такой приятной теплотой. Хотелось, чтобы старый говорил еще.
— Дождя теперь надо?
— Надо позарез. С самой Троицы раза два поморосило, воробью не напиться. А еще хуже, если найдет с ветром да градом. Рожь сейчас пора жать, вымолотит колоски, даже соломы не останется.
Он не поехал по аллее, а свернул на проезд для барщинников мимо клетей. Курту это показалось странным, но спросить он не успел, а как выехали на дорогу, и сам сейчас же увидел почему. Опять одна из лип лежала поперек пути… Ему пришла на ум суеверная мысль, должно быть, из какой-то давно прочитанной и забытой повести. Когда повалилась та, первая, умер барон Геттлинг… Чей теперь черед? Как бы только Шарлотта-Амалия чего-нибудь не натворила… Нет, пустяки, она такая безвольная и испорченная, а самоубийце необходимы чистота убеждений и благородство души. Несомненно, это имелось у кухонной девки Ильзы, и поэтому она не могла жить после случившегося… Курт нахмурился и тряхнул головой, словно с синевы небес капнула грязь. Эта упавшая липа, очевидно, знамение старой баронессе… И поймал себя на совсем уж нехристианских мыслях. Если старуха умрет, то, как знать, вопрос о праве наследования для Шарлотты-Амалии может разрешиться благополучно. Почему бы этому и не случиться? Суеверным предчувствиям в какой-то мере не мешает верить и человеку просвещенному. Когда же свет обходился без них — и какая вера без своих суеверий?
Заросший ров у румбавской корчмы наполовину наполнился водой. Кучер лишь головой покачал.
— Нам бы этакий ливень. А то поморосит точно на смех, одна досада.
— Разве посевы этим летом плохо взошли?
— Эх, барин, даже говорить неохота! Овес, потому как раньше высеян, еще ничего. Сам-четверт, сам-пят кое-кто думает собрать. Ну, известно, в прицерковной стороне — там суглинок. Ячмень у всех желтеет, лен только отцвел, а сохнет. Одна гречиха уродит, да ведь много ли ее сеют. Конопля еле до подмышек, капусту червь поел… На господских полях тоже невелика благодать, да барин сам увидит. В такое лето надо раньше отсеваться.
— Разве Холгрен запоздал в этом
— Опоздать не опоздал, да ведь ежели не поспеешь… Поля большие, а у мужиков лошаденки с голодных лет еще не оправились. Кто и с одной-единственной остался, какая уж там пахота.
— Ах да, припоминаю, управляющий мне писал. Надо думать, это были тяжелые годы, Кришьян?
— Тяжелые, говорите, барин? Наказанье господне. Скотина зимой передохла — у тех, кто не доспел прирезать и съесть. Народ — стыд сказать! — по весне падаль из земли выкапывал, а то куда ж она подевалась. Из-за того на другое лето сами подыхать стали. У нас, в Сосновом, еще ничего — только шестнадцать человек, больше все старая рухлядь вроде меня да еще дети. А у соседей были волости, где за день двоих, а то и троих на кладбище несли. Прямо как в мор сто лет назад.
Кисумский овраг на этот раз клокотал и ревел, мост захлебывался, вода белыми клубами вырывалась из-под него, с силой пригибая кусты на склонах. С Птичьего холма по обе стороны стекали быстрые ручейки, глина раскисла, местами жидкое месиво рябило складками, точно простыня, лошади шлепали, тяжело дыша. Видно, у кучера эти голодные годы крепко засели в памяти, много было у него чего порассказать.
— Да-да, годы — вот это были годы! — одно мученье. Даже крепкие хозяева пошли милостыню просить. От нищих спасу не было. Лиственский барин на своем порубежье на всех дорогах мужиков поставил, чтоб не пускали в имение.
— Разве же у него совсем нечего было уделить умирающим с голоду?
— Было, у лиственского все есть, под казной живет, и барин он хороший. Да разве же весь свет накормишь? Раньше о своих людях надо подумать, говорит, пускай бароны о своих сами пекутся. Люди озверели, за каравай хлеба глотку другому готовы были перерезать. У нашего барина клеть ограбили, ржи пятнадцать пур, сказывают, увезли. Потом шесть мужиков каждую ночь должны были в счет барщины караулить.
— Как — пятнадцать? А ты это хорошо знаешь? Разве не сорок пять?
Кришьян прикусил язык.
— Ну, я не знаю, до ржи я не касался — мое дело у закромов с овсом. Ежели барин так заявил, так сорок пять и должно быть.
— Какой Холгрен барин? Он мой управляющий.
— Теперь-то оно так выходит. А покамест господин барон жил в Неметчине, он барином был…
— Да, да, почти так и выходит… Но как это могло быть: люди умирали с голоду, а у него в клети был хлеб, да еще столько, что вшестером надо было караулить. И он никому не давал?
— Давать-то давал, да только хозяевам, от которых назад получить можно. Уж какая там радость была брать, отсыпка дело не шуточное. Иные еще и этой осенью с плачем повезут.
— Я не совсем понимаю, что такое отсыпка. Это что же, он, выходит, одалживал пуру, а назад требовал пуру с меркой?
— С двумя…
Кучер внезапно умолк и поспешно накинулся на лошадей, которые с вершины холма никак не собирались идти быстрее, чем когда взбирались на него.
Курт покачал головой.
— «С плачем повезут…» А тем, кто не мог вернуть, он совсем не давал?
Тут старый Кришьян оказался еще более занятым. Да ведь и как же — как раз спускались под гору к корчме, надо хорошенько поглядывать, чтобы не вывалить молодого барина в грязь. Успел только проворчать в бороду: