На ходовом мостике
Шрифт:
Утром, выйдя на палубу еще до общей побудки, я заметил ходившего вдоль стенки главного боцмана. Он внимательно оглядывал перекрестья стальных швартовов, заведенных на палы причала с соседних кораблей. Если не позаботиться заблаговременно, то со съемкой швартовов может произойти задержка.
Я подошел к Егорову. [59]
– Что, Александр Григорьевич, не спится старому моряку перед походом?
– Так точно, не спится. Хочется все предусмотреть, как бы заминки где не вышло. Вон ночью пришвартовалась землечерпалка и свои швартовы наложила на наши. Не очисть мы заблаговременно, могли бы и задержаться…
Разговаривая, мы продолжали осмотр корабельного хозяйства на верхней
– Торпедисты допоздна работали, так и оставили. Непорядок!
– Он слегка толкнул тележку ногой, она тихо и плавно покатилась.
– Хоть додумались смазать, а то вчера при погрузке торпед она визжала, как недорезанный поросенок…
На баке мы увидели еще одного члена экипажа - краснофлотца Лаурде, приставленного к чуду техники прошлого века - носовому шпилю, допотопной якорной машине, предназначенной для выбирания якорной цепи и подъема якоря. Чтобы привести шпиль в действие, необходимо было подать специальную команду в машинное отделение: открыть пар на кормовой или носовой шпиль! Вооруженный масленкой, набором ключей и паклей, краснофлотец долго прогревал, смазывал шпиль, подкручивал сальники, пока наконец машина не начинала ворчливо постукивать, то есть была готова к действию. Не первый раз я видел, как Лаурде терпеливо и тщательно возился на баке с машиной, встав спозаранок, и это невольно вызывало к нему уважение.
После подъема флага командир корабля и комиссар собрали весь экипаж, поздравили с окончанием ремонта и поблагодарили всех за самоотверженный труд. Нам предстояло выйти после обеда в море и в Днепровско-Бугском лимане встретить конвой, идущий из Николаева, присоединиться к нему и следовать в Севастополь. Командир предупредил о возможной встрече с противником, который охотился за нашими транспортами, особенно с воздуха.
К поздравлениям командира присоединился и комиссар. Он говорил об ответственности за порученное нам дело, напомнил о бдительности и постоянной готовности к бою. И не было на корабле ни одного человека, в чьем сердце слова комиссара не вызвали бы горячего желания тут же доказать всю силу ненависти к врагу. [60]
В строю боевого охранения
Николай Иванович Минаев был в приподнятом состоянии духа: первый боевой выход «Незаможника» совпал с первым самостоятельным выходом в море командира корабля. Приняв наши с комиссаром поздравления, он занял свое место на ходовом мостике. Исподволь наблюдаю за командиром: держит себя уверенно, команды отдает ровным голосом.
Море было спокойно, день солнечный. Внешне наш первый боевой выход в море не отличался от учебного в мирное время. Но это только внешне. Внимательный взгляд мог подметить, как, выйдя на верхнюю палубу, кто-нибудь из котельных машинистов или трюмных первым делом обшаривал взглядом небо и водную поверхность - нет ли самолетов противника и не показался ли перископ подводной лодки. По опыту других кораблей мы кое-что уже знали о повадках фашистских летчиков. Они атаковали наши корабли, заходя из-под солнца или из-за облаков, а самолеты-торпедоносцы - со стороны темной части горизонта, причем атаковали группой и с разных направлений.
Не исключалась возможность встречи и с подводными лодками противника.
Время от времени спускаюсь с мостика, обхожу боевые посты с тем, чтобы еще раз перепроверить ход боевой подготовки. Почти у всех орудий поочередно работают расчеты. Подхожу ко второму 102-мм орудию. Старшина 2-й статьи Яков Штейн проводит тренировки с заряжающими. Задаю несколько вопросов о причинах возможных пропусков, затем даю вводную: «Клевант {4} оборвался!» Старшина тут же отдает
– А еще собираетесь бить фашиста! Ведь случись подобное во время боя, фашист вам только спасибо скажет!
Расчет стоит, опустив головы, молча выслушивает упреки. Но окончательно подавлять людей нельзя. Говорю:
– Носы не вешать, а сделать выводы. Больше ответственности и предусмотрительности. [61]
Конечно, никто из командного состава корабля не рассчитывал, что первый выход в море пройдет совершенно гладко. Более того, именно сейчас мы старались выявить как можно больше недоделок, упущений, с тем чтобы в будущем их не повторять. Вон и комиссар Мотузко обходит расчеты, спешит на бак к орудию № 1, которым командует Леонид Сага. Я отправился на пост сбрасывания глубинных бомб. Вдруг раздался сигнал боевой тревоги. На пост поступила команда: «Большая серия, бомбы… товсь!» Пока добежал до ходового мостика, с носового орудия началась стрельба. Что случилось? Где противник? Ни в воздухе, ни на море никого нет.
Когда я взбежал на мостик, командир корабля уже прекратил стрельбу. Все присутствующие здесь находились в замешательстве, и больше всех вахтенный командир старший лейтенант Борзик. Выясняется, что двумя минутами раньше от дальномерщика поступил доклад: «Перископ прямо по курсу, дистанция сорок три кабельтовых!» Возможно, будь на месте дальномерщика кто-либо другой, а не краснофлотец Василий Шкуропат, к его докладу вахтенный командир отнесся бы с меньшим доверием. Да и доклад был сделан столь взволнованно, что Борзик не дослушал вторую его часть о большом расстоянии и поспешил объявить боевую тревогу. В результате оказалось, что мы обстреляли плывущую корягу, которая, действительно, походила на перископ.
Наконец страсти улеглись и на корабле вновь была объявлена готовность № 2. Но Борзик никак не мог прийти в себя, его звучный баритон потерял уверенные интонации, а глаза боялись перехватить насмешливый взгляд товарищей.
Комиссар попытался подбодрить Борзика:
– Первый блин всегда комом, в следующий раз подобного не произойдет. Верно?
Борзик с благодарностью смотрит на Мотузко:
– Могу в этом поклясться!
– Зато вы действовали смело, без колебаний, не побоялись взять на себя ответственность. И расчеты орудий показали, что умеют действовать быстро и решительно.
Слышавший весь этот разговор Минаев не без скрытой усмешки уточняет:
– Но все же, думается, товарищ Борзик предпочел бы открыть огонь по противнику, а не по плавающему бревну. [62]
Что и говорить, случай досадный, а причина - слабая организация не где-нибудь, а на ходовом мостике. Это все понимают и потому еще долго испытывают чувство неловкости…
Конец дня и ночь прошли без каких-либо происшествий, главное наше внимание было уделено наблюдению за воздухом и водой, отработке докладов на главный командный пункт. Наши зенитчики продолжали оставаться в состоянии повышенной боевой готовности, а орудийные расчеты проводили учения и тренировки.
Перед заходом солнца дважды появлялись в небе самолеты-разведчики противника, однако к нам они не приближались и никаких последствий мы не ощутили.
Утром в заданном месте мы встретились с конвоем, состоявшим из плавдока грузоподъемностью 5 000 тонн, который буксировал ледокол «Макаров» и буксир «СП-13». Шли они в охранении канонерской лодки «Красная Абхазия» и трех сторожевых катеров. С воздуха их прикрывали истребители. Несмотря на мощные буксировщики, скорость хода едва достигала четырех узлов. «Незаможник» обменялся позывными с канлодкой и встал в голову конвоя.