На игле

Хаймз Честер

В этой лавке делать больше нечего. Все, что мог, он уже выяснил.

«Разя сам их найти не могу — пусть они меня ищут», — подумал он, вышел на улицу и захлопнул за собой дверь.

Возле «плимута», открыв заднюю дверцу, стояла девочка лет двенадцати и пыталась выманить собаку наружу. Но просунуть руку в машину и потянуть за цепь девочка боялась — она стояла поодаль на тротуаре и говорила: «Шеба, Шеба, ну, иди сюда».

Это Гробовщику показалось странным: девочка знала имя собаки, но с самой собакой была незнакома.

Раздумывая

над этим, Гробовщик краем глаза увидел, что на противоположной стороне, на углу Восьмой авеню и Сто тридцать седьмой улицы, стоит и смотрит в небо какой-то парень. Смотрит с таким видом, будто на небе было что-то необычайно интересное.

— Не дразни собаку, — сказал Гробовщик девочке и захлопнул дверцу машины.

Девочка повернулась, убежала, и Гробовщик тут же про нее забыл.

Он обошел машину, как будто собирался сесть за руль. Открыл дверцу, но затем, сделав вид, что передумал, снова ее закрыл, повернулся и направился на противоположную сторону Восьмой авеню.

На перекрестке показались две машины, и пришлось подождать, пока они проедут.

Парень повернулся и медленно, словно прогуливаясь, двинулся по Сто тридцать седьмой улице в сторону Сент-Николас-авеню.

На углу находился маленький продовольственный магазин. Гробовщик направился к магазину, хотя знал, что в шотландском берете, зеленых очках и в костюме он мало похож на жителя Гарлема, вышедшего купить съестного к обеду. Но чтобы нагнать парня, не вызвав у него подозрений, надо было наметить какую-то конкретную цель — угловой магазин например.

Парень ускорил шаг. Это был черный как вакса, худой как спичка подросток с продолговатой, похожей на яйцо головой и длинными прямыми черными волосами. На нем были белая майка, джинсы, полотняные туфли и дымчатые очки. От всех остальных гарлемских подростков этот отличался только тем, что следил за Гробовщиком. Обычно гарлемские подростки старались держаться от Гробовщика подальше.

Чем ближе они подходили к Сент-Николас-авеню, тем больше становилось вокруг жилых домов. Время было обеденное, и к запаху пота и выхлопных газов примешивался запах стряпни. Полураздетые люди стояли в подъездах, сидели, развалившись, на ступеньках; в окнах верхнего этажа переливались на солнце обнаженные черные тела; блестели длинные грязные женские волосы, по шее стекал бриолин.

Обитатели Сент-Николас-авеню только и ждали, чтобы что-то произошло, поэтому, когда Гробовщик крикнул парню «Стой!», все навострили уши.

Парень побежал. Он бежал по тротуару, ловко уворачиваясь от шедших навстречу прохожих.

Гробовщик на бегу вытащил из-за пояса револьвер Могильщика, потому что он мешал ему, однако дать предупредительный выстрел в воздух не решился — боялся привлечь внимание полиции. С каких это пор он стал бояться полиции? Смех, да и только. Смешного, впрочем, было мало.

Бежал он тяжело, с трудом подымая ноги, словно подошвы прилипали к асфальту. Хорошо еще, что туфли были легкие, на каучуке, но в костюме, с двумя револьверами

и дубинкой особенно не побегаешь, да и голова была как паровой котел — каждый шаг отзывался острой болью в затылке.

В отличие от него худой, проворный парень бежал легко, свободной, пружинистой походкой, ловко маневрируя среди высыпавших на улицу зевак.

Зрительские симпатии разделились.

— Беги, парень, быстрей! — кричали одни.

— Лови его, дед! — отзывались другие.

— Ох уж эти мне черномазые! Украдут, а потом гоняйся за ними! — прокаркала какая-то толстая старуха.

— Смотри пушку не потеряй, приятель! — крикнул пробегавшему мимо Гробовщику какой-то тип, накурившийся марихуаны.

Двое мужчин выскочили из машины, стоявшей на углу Сент-Николас-авеню, и бросились ловить парня в белой майке. Они ничего против него не имели — просто захотелось принять участие в общем веселье.

Парень вильнул вправо, и один из шутников, растопырив руки, бросился, как в бейсболе, ему наперерез. Парень нагнулся и нырнул ему под руку, но второй мужчина успел подставить ему ножку.

Парень со всего размаху полетел на асфальт, ссадив себе кожу на руках и ногах. Подбежал Гробовщик.

Теперь шутники решили вступиться за парня; самодовольно улыбаясь, они повернулись к Гробовщику, и один из них, кривляясь, произнес:

— Какие проблемы, ветеран?

В этот момент у обоих вытянулись лица: один увидел направленное на него дуло пистолета, а другой узнал в «ветеране» Гробовщика.

— Господи, да это ж Гробовщик! — прошептал первый.

Каким образом жители оживленной улицы услышали его слова, осталось загадкой, но, как бы то ни было, собравшаяся вокруг толпа стала редеть. Ретировались, разбежавшись в разные стороны, и шутники.

Когда Гробовщик, нагнувшись, схватил парня за майку и рывком поднял его на ноги, улица уже опустела; лишь самые любопытные с опаской выглядывали из-за стены углового дома.

Гробовщик схватил парня за локоть и повернул его к себе лицом. На него не отрываясь смотрели большие черные глаза с расширенными зрачками. Ужасно хотелось схватить пистолет Могильщика задуло и проломить мальчишке череп.

— Слушай, глазастый, — сдавленным голосом проговорил Гробовщик. — Пойдешь назад к машине. Ты — впереди, я — сзади. А если опять вздумаешь бежать, получишь пулю под лопатку.

Парень двинулся назад той неуверенной, подпрыгивающей походкой, какая бывает после марихуаны. С его разбитых локтей капала на тротуар кровь. На этот раз за ними наблюдали молча, без комментариев.

Они перешли Восьмую авеню и остановились возле «плимута». Собаки внутри не было.

— Кто ее увел? — еле ворочая языком, спросил Гробовщик.

Парень взглянул на искаженное судорогой лицо Гробовщика и ответил:

— Небесная.

— А не Мизинец?

— Нет, сэр, Небесная.

— Ладно, тебе, значит, виднее. Обойди машину и садись вперед, рядом со мной, — поедем поговорим без свидетелей.