На исходе лета

Хорвуд Уильям

Нам больно описывать отвратительные вкусы Слая, который был ненасытен, когда дело касалось юных, невинных детенышей мужского пола. Он был одним из самых порочных и похотливых кротов из всех сторонников Слова.

А пока что знайте, что эти двое откликнулись на приказ Люцерна доставлять к нему таких последователей Камня, как те, что стояли сейчас перед ним. Люцерн говорил:

— Перед тем как мы решим, какой курс лучше выбрать, мы должны понять этих кротов и выяснить, что дает им их вера и в чем их слабость.

Терц

не был с ним согласен, не видя ничего, кроме опасности, в подобном общении с последователями Камня и считая, что в отчетах, которые теперь ежедневно присылали сидимы со всех концов кротовьего мира, содержится вся необходимая информация.

— Но, Терц, нельзя завоевать умы кротов, не зная, каким образом они работают. Ты меня сам этому учил. Я ни минуты не сомневаюсь, что мы уничтожим всех последователей Камня, которых найдем, но это обойдется нам недешево. А вот если мы будем знать, как они мыслят, то сможем найти более быстрые и эффективные пути.

Итак, Люцерн взял верх над Терцем, но тот не особенно возражал. Разве не сам он научил внука Руна думать самостоятельно? Итак, Терц пожал плечами, повторил свои предостережения и больше не сказал ни слова. В конце концов, возможно, Люцерн прав, как это часто бывало и раньше… а Терцу было хорошо известно, что он обязан своим высоким положением собственной гибкости.

В течение нескольких утомительных часов Люцерн обсуждал Камень с тремя его последователями, и за все это время Терц, находившийся рядом, не произнес ни звука. Но наконец, к своему облегчению, он заметил, что Люцерн устал и удручен.

На кротов Камня не подействовали аргументы Люцерна и завуалированные угрозы, но это не имело бы значения, если бы они выдвинули какие-то достойные аргументы, которыми он мог бы насладиться. Вместо этого они лишь твердили о вере, основанной исключительно на воспитании, и ничем не подтверждали могущество своего Камня.

— По-видимому, эти кроты совершенно не умеют думать, — раздраженно произнес Люцерн, — и их ничему не научили. Они ничего не знают о своей вере и абсолютно невежественны. — Это было сказано в присутствии трех последователей Камня, которые лишь улыбнулись при этой вспышке.

— Господин, — сказал Терц, — я сомневаюсь, чтобы многие из наших кротов смогли лучше объяснить свою веру, чем эти последователи — свою. Тебя слишком долго учили, и ты чересчур долго жил с одними сидимами, а потому ожидаешь слишком многого.

Что особенно разозлило Люцерна, так это отказ кротов назвать имена других последователей Камня. А когда им намекнули на пытки, ответили — и тут у них в глазах загорелась эта тошнотворная вера, — что, коли так, значит, это воля Камня и они тут ничего не могут поделать.

— Но ты же дрожишь, крот, когда Друл подходит близко. Ты знаешь: одно мое слово — и его когти вонзятся в тебя. Чего стоит твоя вера, если ты ей не доверяешь и не надеешься, что она защитит тебя сейчас?

Друл

постучал своими когтями и, сделав страшные глаза, захихикал, придя в полный восторг от себя самого. Переглянувшись, трое кротов тонко улыбнулись, и один из них ответил:

— Мы доверяем тебе, господин. Больше мы ничего не можем сделать. Что же касается страха — ну что же, ведь мы всего лишь кроты. Если бы ты оказался на нашем месте и тебе бы угрожали, а ты был бы беззащитен, разве не ощутил бы ты страх?

— Я — нет, — ответил Люцерн, которому не понравился дерзкий тон этого крота, — потому что все идет от Слова и я должен покориться его воле.

Последовало молчание, Люцерн сердился все больше. Ему требовались аргументы, а не просто вера. Ему нужно было больше информации, чем могли дать такие вот необразованные последователи Камня.

— Убить их, Господин? — спросил Друл, читая мысли Люцерна.

— Ты сказал… — боязливо начал один из последователей.

— Он шутит, — немедленно заверил его Люцерн. — Я сказал, что вы свободно уйдете отсюда, и так непременно будет — в свое время.

Он расплылся в улыбке, против которой никто не мог устоять, и все кроты с облегчением вздохнули, включая гвардейцев, находившихся в тени, в задней части грота. Друл помрачнел, Слай что-то явно прикидывал в уме, и только Терц хранил бесстрастное выражение.

— Уведите их, накормите и охраняйте, пока я не распоряжусь освободить их, — приказал Люцерн гвардейцам.

— Благодарим тебя! — сказал один из последователей Камня. — Да, благодарим! Единственный путь вперед — это, как мы уже говорили, взаимная любовь и понимание, общая ответственность, готовность выслушать другую сторону…

Люцерн поднял лапу.

— Ты уже не раз излагал свою точку зрения, — сказал он. — Повтори это еще хоть раз, и Друл зубами вырвет у тебя язык. Он это превосходно умеет делать.

Друл оскалился, и кроты были шокированы, но потом улыбнулись. Им даже удалось рассмеяться, когда захихикали гвардейцы. Друл просто сиял от удовольствия.

— Это всего лишь шутка Господина, — сказал он, зловеще ухмыляясь.

Можно ли верить Люцерну? Его глаза смотрели мрачно, а обещания звучали малоубедительно. В словах Люцерна содержалась ужасная угроза. Последователь Камня замолчал.

— Итак… о вас позаботятся. Уведите их.

В ту самую минуту, как их увели, Люцерн спросил:

— Ну так как, убьем их?

Друл с безразличным видом пожал плечами. Не его дело принимать такие решения.

Слай сказал:

— Они сослужили свою службу, Господин, и больше не могут сообщить нам никакой информации, да и в любом случае они мало что нам дали.

— Терц? — снова задал вопрос Люцерн. Он любил выслушать других перед тем, как принять решение.

— Я был не прав, Люцерн, а ты прав, что случается чересчур часто и приводит в уныние такого старика, как я.