На каменной плите
Шрифт:
Секретарь сделал многозначительную паузу, не предполагавшую ответа, и продолжал немного спокойнее:
– Я передал вам распоряжение министра, уведомил вас о его настроении. Я знаю, что вы дважды побывали в Лувьеке, у вас установилось полное взаимопонимание с вашим коллегой Маттьё, отменным работником, и в первый раз вам удалось пресечь бездумные действия дивизионного комиссара. Какие аргументы вы привели?
– Недостаточно оснований для обвинения, имеются несоответствия, и, как подтверждают свежие факты, налицо такой избыток улик, что преступника можно
– Разумеется, нет.
– Но дело будет довольно непростым, господин секретарь. Кажется, что убийца выбирает жертвы случайно, но это не правда, я так не думаю.
– Почему?
– Я не знаю, господин секретарь, у меня возникло такое ощущение.
– Несмотря на то что члены вашей команды хранят молчание, защищая вас, до нас дошли слухи о ваших «смутных ощущениях», – сухо проговорил помощник министра. – Постарайтесь о них забыть и работать четко, результативно и быстро. Вытащите Шатобриана, это все, что от вас требуется.
Не попрощавшись и не дав Адамбергу времени ответить, чиновник повесил трубку.
– Нам передали дело, Данглар. Убийства в Лувьеке теперь наши.
– Я уже понял.
– Подготовьте совещание в соборном зале, надо ввести всех в курс дела, а я пока позвоню Маттьё.
«Соборный зал», получивший свое громкое название благодаря Данглару, являл собой комнату для совещаний, большую и просторную, в то время как «зал капитула», чуть поменьше, использовался для собраний в более узком кругу. В соборном зале каждый, входя, занимал свое привычное место, причем не из уважения к традиции, а чисто автоматически. Никто и не подумал бы сесть во главе длинного деревянного стола, где царили Данглар и Мордан, два заместителя Адамберга. Один обладал огромными знаниями, другой – проницательностью и природной интуицией, и они состязались между собой в технике расследования – прежде всего тех дел, которые не привлекали Адамберга.
Комиссар всегда сидел напротив двух больших застекленных дверей, выходивших в старый, мощенный булыжником двор, и наблюдал через них за изменениями в жизни растений и за бурной деятельностью птиц. Для этих птиц Фруасси, боявшаяся, что они голодают, развешивала на ветках сетки с семечками и зерном и ставила под деревьями плошки с водой.
Пока бригадир Эсталер расставлял на столе чашки кофе – этой обязанностью он очень гордился и в конце концов стал единственным, кому ее доверяли, – Адамберг звонил комиссару Маттьё, который не дал ему сказать и пары слов.
– Адамберг, произошло чудо! – возбужденно воскликнул он. – Без всяких объяснений дивизионный только что сообщил мне, что мы оставляем в покое Норбера, а он был на волосок от тюрьмы. Потом, злой как черт, вышел и хлопнул дверью.
– Никакого чуда, Маттьё. Нам сюда пришел приказ от самого министра внутренних дел: майору Данглару позвонили из министерства. Я же тебе говорил: и речи быть не может о том, чтобы трогать Шатобриана, если нет неопровержимых доказательств.
– Прекрасно. Это на время
– На твоего дивизионного начальство смотрит косо, и это еще мягко сказано.
– Великолепно. Меня это вполне устраивает.
– То, что я сейчас скажу, устроит тебя куда меньше.
Адамберг попытался подыскать слова: не слишком приятно объявлять коллеге о том, что его отстраняют от руководства расследованием.
– Поскольку твой шеф чуть не совершил страшную глупость, его вывели из игры. Ему запрещено вмешиваться в следственные действия, и это также приказ министра. Из-за лувьекского дела его даже временно отстранили от работы.
– Это меня тоже устраивает. Какой дивизионный его заменит?
– Мой. Уверяю тебя, я здесь ни при чем, у нас с ним не самые теплые отношения.
– Говори, – мрачно приказал Маттьё. – Если появился новый дивизионный, то появится и новый комиссар, так? И этот новый комиссар – ты?
– Обычная административная логика.
– Несомненно, – глухо проговорил Маттьё. – Ле Флок отстранен, а меня, поскольку я не сумел его убедить и удержать, выкидывают вслед за ним.
– С чего ты взял, что тебя выкидывают? Там, наверху, тебя называют отменным работником – это цитата, – и я попросил разрешения работать с тобой.
– То есть под твоим присмотром.
– С административной точки зрения – да. Но не более того. Мне дали полную свободу, я могу набрать себе любую команду, ты мне нужен, и я на тебя рассчитываю. Если ты согласишься с нами работать.
– А у меня есть выбор? Или меня обвинят в нарушении субординации?
– Не понимаю, почему тебя так задевает обычная бюрократическая формальность. Что до меня, то кто бы ни возглавлял следственную группу, ты или я, мне совершенно наплевать, это всего лишь ведомственная суета, и я оставлю тебе всю работу на земле, если тебе так нравится. Ты меня слышишь?
– Да, – ответил Маттьё уже почти нормальным голосом.
Самолюбие слегка пострадало, подумал Адамберг, но ничего, скоро пройдет. Сам он не мог этого понять, так как у него начисто отсутствовало это чувство.
– В реальности мы будем работать в постоянном взаимодействии, и мне нужен будешь ты, как и твои люди. Я не смогу забрать из Парижа всю свою команду. Черт побери, в этом нет ни моей, ни твоей вины, – добавил Адамберг, чуть повысив тон. – Главное, Норбер останется на свободе. В остальном ничего не изменится. Кретина Ле Флока вывели из обращения, и какое это имеет отношение к тебе?
– Никакого, – согласился Маттьё. – Извини. Когда ты рассчитываешь прибыть?
– Прямо сегодня. Можешь найти дом в Лувьеке, где мы сможем разместиться? Вероятнее всего, нас будет пятеро, в том числе одна женщина.
– Я переговорю с мэрией Лувьека.
– И еще, по поводу Анаэль. Скажи…
– Свежие, – перебил его Маттьё. – Совершенно свежие. Я имею в виду укусы блох. И никаких старых следов. То же самое и у Гаэля. Я даже проявил усердие и проверил, есть ли у Анаэль собака. Нет. Ты доволен?